Когда начался следующий раунд воздушных боев над Халхин-Голом, японцы встретили уже совсем другого противника. Наши летчики взяли реванш за майские поражения уже 22 июня: после ожесточенного, двухчасового боя японцы вынуждены были спасаться бегством, недосчитавшись 30 самолетов. И хотя наши потери в тот день также были велики – 17 самолетов – это была несомненная победа, первая с начала войны в воздухе на Халхин-Голе. (23; с. 16–18).
>1. Халхин-Гол – 1939. Фотоальбом. – М.,1989.
>2. РГВА. Ф 32113. Оп.1.Д.7л.6
>3. Халхин-Гол – 1939. Фотоальбом. – М.,1989.
>4. Советско-японские войны 1937–1945 гг.: сборник. – М.,2009.
>5. Кондратьев В. Битва над степью. – М.,2008.
>6. РГВА. Ф 32113 Оп. 1. Д. 433(1). л.6; Д.433(2).л.100
>7. Кондратьев В. Битва над степью. – М.,2008.
>8. Кондратьев В. Битва над степью. – М.,2008.
>9. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 475. л.42
>10. Советско-японские войны 1937–1945 гг.: сборник. – М.,2009.
>11. Халхин-Гол – 1939. Фотоальбом. – М.,1989.
>12. Кондратьев В. Битва над степью. – М.,2008.
>13. РГВА. Ф 32113. Оп.1. Д. 475. л. 42
>14. РГВА. Ф. 32113. Оп. 1. Д. 475. л. 42
>15. Воротников М. Записки адьютанта. – Новосибирск, 1970.
>16. Советско-японские войны 1937–1945 гг.: сборник. – М.,2009.
>17. РГВА. Ф 32113 Оп.1 Д.469 (1) л.22
>18. Георгий Приймук – летчик-истребитель//Сост. А. Кошелев. – М.,2005.
>19. РГВА Ф 32258. Оп 1 л. 238)
>20. РГВА Ф 32113 Оп. 1 Д. 367 л.181
>21. РГВА Ф 32113 Оп.1 Д. 375 л. 52
>22. Георгий Приймук – летчик-истребитель//Сост. А. Кошелев. – М.,2005.
>23. Советско-японские войны 1937–1945 гг.: сборник. – М.,2009.
Представители российского ителлектуального сообщества на Кавказе – их творческая деятельность
Образ Кавказа по-разному рисовался, с одной стороны, в официальном петербургском освещении и, с другой, в освещении дворян, побывавших там, поучаствовавших в военных кампаниях и получивших непосредственные впечатления от увиденного, правда, увиденного сквозь дымку характерного для того времени романтизма. Образ Кавказа, рисуемый официально государством, был наиболее простой по своему смыслу. В представлениях Петербурга горское бытие принадлежало к «низшей реальности», на которую не распространялись принципы поведения, принятые в европейском мире. Эта «низшая реальность» была некоей глиной, сырым материалом, сферой реализации властных фантазий. Отсюда непоследовательность, смена методов, нарушение своих обязательств перед горцами, высокомерное игнорирование их требований. Одним из первых в XIX веке к кавказской теме обратился В.Т. Нарежный. В своем романе «Горный год, или Горские князья» он в иносказательной форме одним из первых подверг критике кавказскую администрацию, ее действия по отношению к местным жителям>1.
Для активной части дворянства Кавказ был как вариант иного мира, в котором раскрывалось иное качество пространства (горы), который был населен иными людьми – свободными от европейских условностей, был воплощением принципа, который можно определить как принцип психологической компенсации дворянскому сознанию. Кавказ – не просто как географическое и этнографическое, но и как метафизическое явление, давал возможность ощутить бытийную полноту чеоловеческого сознания. Горы очаровывали русского дворянина. Это был символ мятежа природы против унылой упорядочности>2.
Кавказ, как экзотический край, противопоставлялся в творчестве русских писателей пространству обыденному. Так могли смотреть на Кавказ именно романтики, для которых двоемирие было как характерной особенностью мышления, так и необходимой эстетической категорией. Кавказская война интерпретировалась в творчестве русских романтиков как явление, возможное только в подобном экзотическом пространстве, как своего рода неотчуждаемая характеристика Кавказа. При этом война оказывалась в романтическом сознании безусловной ценностью, поскольку именно она обеспечивала состояние свободы – высшего предела для романтического сознания. И именно этим мотивируется глубокая симпатия русских поэтов и писателей к горцам: люди, готовые идти на смерть ради свободы, вызывают уважение безотносительно к тому, с кем они воюют. Проблема самоопределения человека, соприкоснувшегося с другой культурой (в данном случае с совокупностью культур народов, населявших Кавказ), не ограничивается проблемой политического самоопределения. Неприятие политической несвободы – это всего лишь частный случай неприятия романтическим сознанием своей культуры как враждебной в своей монотонности, предсказуемости. Здесь возникает вопрос о культурном статусе человека не только на Кавказской войне и шире – в Российской империи. На кавказском материале решаются проблемы бытия человека в мире