В Кавказской войне леса, таким образом, становились одним из неудобнейших и опаснейших препятствий для русских войск. Неприятель, хорошо знавший свои леса, выросший в них, умел стойко обороняться и наносить ощутимый урон войскам, вынужденным действовать в горных лесах обстоятельствами войны.

Из всех горских народов, по словам М. О. Ольшевского, участника тех событий, «чеченцы были наиболее искушенными защитниками своих лесов»[273].

Много солдат пало во время знаменитого сражения на речке Валерик в 1840 года в прибрежных зарослях, «куда по излишней горячности влезли атакующие полки»[274].

В дебрях, у селения Шали чеченцы устроили кровавую баню отряду генерала Галафеева в 1841 г. Огромные потери понес и отряд генерала П. Х. Граббе в Ичкерийском лесу в 1842 г. В истории завоевания Кавказа лесные бои с чеченцами по важности уступали лишь горным боям с дагестанскими племенами. Они даже обошлись России дороже и привели к значительно более тяжелым последствиям[275].

Перечисленные события и трудности ведения военных действий в условиях горно-лесистой местности только подчеркивали и подтверждали то мнение, что лесной бой принадлежал к числу труднейших и опаснейших операций на войне, а картина боя в вековом чеченском лесу представлялась просто ужасающей.

По мнению А. Юрова, «здесь управление войсками невозможно, и начальству оставалась одна надежда на беззаветную доблесть и боевую сметку солдата. Неприятель был невидим, а между тем, каждое дерево, каждый куст грозили смертью. Едва разорвется цепь или часть ослабеет от убыли, как точно из земли вырастали сотни шашек и кинжалов, и чеченцы, с потрясающим даже привычные натуры гиком, бросались вперед. Хороший отпор – и все снова исчезает, только пули градом сыпятся в наши ряды, но горе, если солдаты терялись или падали духом: ни один из них не выносил своих костей из лесной трущобы»[276].

Подобного рода события помогли М. С. Воронцову выработать более целесообразный план войны, при котором уже не могло быть таких страшных жертв, как прежде, а также найти действенное противоядие упорству горцев, стремившихся превратить свои леса в неприступные крепости. Краткая формула этой новой борьбы была такова: Кавказ нужно покорять не одним штыком, но и топором[277].

М. С. Воронцов был уверен, что непроходимость путей сообщения составляла одну из главных преград для покорения края. Кроме того, горцы, чтобы снизить негативный эффект от уничтожения русскими их хлебных полей, стали располагать свои поля на небольших участках, расчищенных в глубине лесов, перейдя от культивирования пшеницы или проса к возделыванию кукурузы. Кукуруза давала с небольших участков очень высокие урожаи и обеспечивала людей необходимым продуктом, а скот – прокормом. В результате сводилась на нет возможность принуждения чеченцев к покорности с помощью голода[278].

Еще одним неприятным результатом для русских властей стал уход горского населения с открытых пространств в леса в ответ на опустошительные экспедиции войск. В глубине лесов или за их труднопроходимой стеной обустраивались новые чеченские хутора, становившиеся базами для всех непокорных и непримиримых противников русских. Этого не предусмотрели, несмотря на опыт прежних сношений с горцами, или не сумели предотвратить такой ход событий из-за нераспорядительности. Хотя для самих горцев данное положение вещей не стало панацеей и имело скорее отложенный эффект, затягивая, но не предотвращая негативную для них развязку.

Для того чтобы отнять у горцев «все их способы к спасению и сопротивлению, необходимо было открыть их лесные твердыни», а потому, «признавая, что вернейшее средство к постепенному покорению всей Чечни есть проложение путей, дабы доставить возможность отрядам нашим двигаться во всякое время и по всем направлениям, после военных действий 1845 г. приступлено было зимою с 1845 на 1846 г. к рубке лесов и расширении просек»