– Тогда песня, имеющая отношение не к Маргарите Александровне, а ко всей нашей культуре. Беранже “Нищая”.

Песня длинная, шесть больших куплетов. Рядом со мной сидит очаровательная Юлия Рутберг, она мне тихо:

– Я тоже люблю Кобзона, но чувство меры…

Я тоже тихо:

– У него свое. И песня такая.

Кобзон допел, зал и не думает с ним расставаться.

– Что вам спеть?

Какой-то зритель:

– “Май вэй”.

Кобзон говорит:

– Хорошо.

И поет. И тут начинается что-то непонятное. Все понимают, что он поет об этих, сидящих в зале, людях. Об их жизни и бедах. Не дали роль, а я бы мог… Теперь время ушло. И звания ждал столько лет… Но это мой путь!.. Квартира, путевки – все не мне… Но это мой путь! Обиды, сплетни… Сколько раз режиссер меня “не видел”… Но это мой путь! И я с него не сверну!

Зал встал. Слезы у многих в глазах. Мы орем (именно). И моя любимая Юля тоже. Я ее после этого еще больше люблю.

А ведь Кобзон “просто” пел. В чем же тут секрет?

Ответ на этот вопрос в другой истории, которую я должен рассказать.

Скандал в Манеже на Выставке современного искусства. Помните, когда Хрущев кричал у картин Фалька: “Пидарасы! Лица не бывают голубые!”.

Скандал напугал всех работников искусств, кроме, разумеется, советских консерваторов.

И на этом фоне в ЦДРИ большой творческий вечер Сергея Михалкова.

Игорь Ильинский читает басню Михалкова “Три портрета”. Басня призывает к буквальному реализму и совпадает с позицией Хрущева. И вдруг – чудо! – великий Ильинский, не меняя ни слова, читает все наоборот, он за художников-модернистов! Такого не ожидал даже сам автор. Михалков сидит на сцене с открытым ртом. Зал ликует. Ильинский уходит за кулисы, ходит там в радостном возбуждении, сверкает хитрыми глазами, подзывает нас с Лившицем:

– Молодые люди, я жизнь прожил, книгу написал о том, как играть, и только сегодня понял: если хочешь что-то сказать зрителям – надо об этом думать.

Вот он, секрет успеха. Конечно, при наличии таланта.

У Ильинского он был.

У Кобзона он есть.

Старый Новый Год в ЦДРИ. Цвет артистической Москвы. Три часа ночи. Стоим в фойе с Анатолием Дмитриевичем Папановым. Он говорит:

– Пойдем в зал, Кобзон будет петь.

Кобзон выходит на развеселую, все видавшую публику и поет “Бери шинель, пошли домой”. И зал замолкает. Никто не ест, не пьет. Все слушают. Папанов наклоняется ко мне:

– Большой артист.

Фестиваль в Португалии. Артисты из 60 стран. Концерты идут на стадионах по 5–6 часов. Группе из Советского Союза во главе с Кобзоном дают максимальное время – 20 минут. Из них самому Кобзону остается 6 минут на две песни. Он поет “Гранаду” на испанском и “Калинку” на русском и португальском. Нашей группе дают 50 минут, и теперь Кобзон поет 8 песен и заканчивает весь концерт.

К 40-летию Победы Кобзон сделал большую программу, где песни о войне перемежались стихами Роберта Рождественского. И там была одна песня – “Враги сожгли родную хату”. Помните:

Ничего вроде специального Кобзон не делал. Как всегда стоял и пел. Но возникала страшная картина: маленький, убитый горем человек, прошедший всю войну, потерял все – и дом, и семью… освобождая свой и другие народы. И не вернуть родных и любимых. И медаль ничего не восполнит…

Эту песню пели и до Кобзона, но он открыл ее заново. Лишил всякого победного пафоса, рассказал правду.

Властям такое решение не понравилось, но придраться трудно: ни слова, ни мелодия не изменены.

Пришли из МК партии, говорят:

– Иосиф Давыдович, вы так тратитесь на этой песне, поберегите себя, программа и без того насыщена, снимите ее – и вам полегче, и зрители меньше плакать будут.