– Не самое лучшее – оскорблять местные божества и их служителей. Я бы воздержался от подобного. И как поступили с вами жрецы?

– Нас одолели хитростью, падре. В одну из ночей, когда наши перепились, жрецы подняли людей, и они захватили нас врасплох.

– Это и должно было случиться. Дон Алонсо действовал как некогда Писарро. Но он забыл, что у Писарро были тылы и поддержка Испании. А Себастиани был в чужой стране без опорных баз и король Испании даже не знал о захвате новой страны в его честь. И что было дальше?

– Они истребили всех, падре. Вернее почти всех. Мне и еще нескольким солдатам была дарована жизнь.

– И за что они оказали вам такую милость? – спросил кардинал.

– Я не был участником кутежей и не оскорблял святыни. Я действовал, как указывали вы, падре. И мы мужественно защищались. Иван Рог, заслонил меня от стрелы и умер на моих руках. Меня и Минку захватили и связали, но не убили, и потом сипа велел нас освободить. Но мы дали клятву навсегда остаться среди местных и воевать с их врагами. Я три года жил среди них. У меня даже была жена – одна из дочерей сипы.

– Но ты, все-таки, ушел?

– Я и Минка Иванов. Мы хотели бежать и бежали. Минка по пути погиб, а я добрался до Коро, испанского города неподалеку от Маракайбо. Из Коро я добрался до колонии Сан-Мигель. Оттуда на корабле до Кубы, а уже оттуда вернулся в порт Палос в Старом Свете. В Испании я недолго служил в армии. Мне были нужны деньги. Затем я узнал, что кардинал Ринильдини постоянно живет в Париже. И вот я здесь.

– Тебе многое пришлось пережить, Федор.

– Падре, я хочу спросить…

– О Марте? – догадался кардинал. – Она жива!

– Жива! – вскричал Федор.

– Но она вышла замуж. Ведь не могла же она ждать тебя всю жизнь, Федор. Да и захочешь ли ты видеть её спустя столько лет?

– Я бы хотел, падре. Но кто её муж?

– Полковник гусарской хоругви пан Ян Поланецкий. Это выгодная партия для Марты. Пан Ян богат и занимает хорошее положение в Варшаве.

– Чего нельзя сказать обо мне, – ответил Федор. – На моей родине меня больше никто не ждет. Наверное, отец и мать уже умерли, а мои три сестры замужем и они поделили отцовское наследство.

– Иными словами тебе в твоей Московии не будут рады? – усмехнулся старик.

– Думаю, нет. И кем я там буду, падре? Снова поступить стрельцом в стремянной полк? Нет. За эти годы я столько повидал и пережил, что старая жизнь более не для меня. Я дон Федерико де Монтехо, испанский идальго. На это имя имею право, падре. Сам Федерико, которого я встретил у муисков, передал мне права на него.

– А с чего это он подарил его именно тебе? Внешне ты не испанец, Федор. Хотя солнце Юга сделало твою кожу более темной.

– Настоящий Монтехо видел, как я сражался и сказал, что это повадка их родового стиля фехтования. Сам он умирал и потому захотел, чтобы его фамильное имя не умерло. В Сан-Мигеле я получил бумаги на имя Монтехо и оно мое.

– А в Испании у дона Федерико нет родственников?

– Нет. У дона Федерико нет ни родственников, ни собственности. У него есть только имя.

– Что же, дон Федерико, дворянское имя это неплохое начало для новой жизни…

Ринальдини рассказал Федору о возвышении его товарища Василия Ржева [2].

Мятелев всегда помнил дворянина из конницы Шереметева, с которым свела его судьба в 1659 году. Они вместе путешествовали в Крым, там попали в рабство на галеру «Меч падишаха». Затем восстание рабов в имении спахии и путешествие в Стамбул, где он и оставил Ржева, когда они с Минкой Ивановым бежали из города, и больше его не видел.

Под этим именем скрывался человек московского царя дьяк Тайного Приказа Дементий Башмаков. В 1666 году, после того как ханом Крыма стал Адиль Гирей, Башмаков покинул Стамбул и вернулся обратно в Москву.