И напрасно министр иностранных дел Италии граф Чиано винил себя «в разглашении государственной тайны». О «плане Шуленбурга» в Москве было известно задолго до июньских откровений итальянского министра. «Постановке в известность» – со всеми деталями – Москва была обязана товарищам из группы Шульце-Бойзена – Харнака: советская агентура проникла даже в сферу военного планирования германских Вооружённых Сил.

Но услышать о плане «в пересказе доброжелателей» и «из первоисточника» – «две большие разницы», как сказали бы в одном южном городе СССР. Тем более что фон Шуленбург был не только настойчив, но и искренен. Старый граф, который за свою жизнь уже «по третьему кругу» отбывал дипломатическую повинность в России, искренне верил, как в перспективы советско-германского сближения, так и в перспективы советско-германского размежевания в вопросе соблюдения интересов друг друга. Имеющиеся противоречия, по мнению дипломата с тридцативосьмилетним стажем, не являлись неразрешимыми.

Его настойчивость принесла свои плоды: на встрече пятнадцатого августа Молотов впервые согласился рассмотреть идею пакта о ненападении. Не от хорошей жизни согласился и не по одной лишь причине избыточной настойчивости старого дипломата. Больше всего «порадели» мистер Дрэкс и мсье Думенк: господа уже четвёртый день «переливали из пустого в порожнее». В свете этого мероприятия перспективы Москвы с каждым днём «переливания» вырисовывались всё отчётливее. Ей оставалось либо «таскать каштаны для чужого дяди», либо самой позаботиться о себе с предоставлением аналогичной возможности всем остальным.

«Куй железо, пока горячо!» – и семнадцатого августа Шуленбург вновь напросился в гости к Молотову. Не один напросился: с инструкцией Риббентропа, которая явилась всего лишь ретрансляцией приказа фюрера. А инструкция была такой: «Германия заключит пакт при условии, что Риббентроп немедленно подпишет его в Москве».

Радостное ожидание – на пару с такой же улыбкой – недолго продержались на лице посла: Молотов был учтив, но холоден. А ещё он был уклончив: «мне надо посоветоваться с товарищами». Неплохо зная русский язык и русские обычаи, граф понимал, что эта партийно-бюрократическая формулировка – вовсе даже не слова, а образ жизни советского чиновника. Его модус вивенди. Выполнение задания срывалось. А за такой срыв фюрер мог сорваться, на ком угодно.

Прежде всего, на самом Шуленбурге.

После непродолжительных раздумий посол решил остаться верным традициям дипломатии и дворянства – и честно поставил Берлин в известность об очередном «нет» извечного «Мистера Нет». От осознания реалий фюрер повременил срываться, и, ограничившись выражением неудовольствия, лично обязал графа… лично и немедленно вручить Молотову проект пакта о ненападении. На следующий день, девятнадцатого августа, Шуленбург в очередной раз «напросился в гости», где и исполнил поручение фюрера.

Долго трястись в ожидании ответа графу не пришлось: Молотов отверг план сразу же, как только дочитал его до конца. Но и падать в обморок послу также не пришлось: Молотов тут же вручил контрагенту советский проект. Как минимум, два отличия от немецкого в нём имелись – и оба существенные. Во-первых, советский проект гарантировал СССР нейтралитет в том случае, если Германия станет объектом нападения со стороны третьих стран. Во-вторых, Молотов предложил дополнить пакт специальным протоколом – с элементами «плана Шуленбурга» насчёт гарантий прибалтам и давления на Японию. Содержание протокола советский премьер жёстко и безапелляционно потребовал согласовать до приезда Риббентропа в Москву.