– Мы не перегнули? – спросил он. – Это всё-таки «Интер».

Ничего не сказав, Олег подошел к окну и посмотрел вниз. Площадь была пуста. К центральному входу подъехали три черных джипа, гости сели в машину и, пересекая гонимую ветром полосу черного дыма, выехали на проспект.

***

Ерзая на заднем сиденье, Павел Янович пытался подавить раздражение.

– Что это было, в конце? – спросил он сидящего рядом Анатолия.

– Это было как-то неприятно, – сказал Анатолий и брезгливо поморщился.

– Подключи Захара, всех! Займись немедленно.

– Захар уже работает.

Павел Янович с прищуром посмотрел на сына, пытаясь понять, что значит «уже». Разве он давал распоряжение?

– Хорошо, – сказал Павел Янович и отвернулся.

***

Проводив гостей взглядом, Олег открыл окно и посмотрел на другое крыло здания, где на последнем этаже находились его апартаменты, и хотя на улице ещё не стемнело, в окнах уже горел свет. «Значит, через порог не знакомятся, – подумал он. – Что ж будем знакомиться ближе». Порывы ветра донесли до него отощавшие клубы черного дыма.

– Что там горит? – спросил Олег. – Дышать нечем.

– Должники покрышки жгут, – пояснил Альберт.

Он подошел к Олегу и указал на горящие, кем-то сваленные в кучу автомобильные покрышки, от которых по площади гулял черный дым.

– Кому должны? – нехотя поинтересовался Олег.

– Всем должны, нам, в том числе. Приставы работают. Народ протестует. Митингуют.

– Понятно, – сказал Олег и закрыл окно. – Все хотят на халяву. Странные люди. – Передернув плечами, Олег направился к выходу.

– И все-таки, «Интер»… мы не перегнули? – вновь спросил Альберт. – Что ты имел в виду, в конце?

Открыв дверь, Олег остановился и взглянул на Альберта.

– По-моему, было красиво, разве нет? – сказал он и вышел из кабинета.

***

В большой гостиной, уже порядком захмелев, Катя с Наташей обсуждали прожитый день. Перед ними, на журнальном столике, стояли две бутылки шампанского, ваза с конфетами и большая тарелка с клубникой.

Одетая в фирменный халат отеля, Катя с ногами забралась в кресло. Она уже рассказала обо всех своих злоключениях и теперь слушала Наташу, которая, расположившись на диване, вертела в руке спелую ягоду.

– Ну и пока он там автографы раздавал, то да сё, я и вернулась. – Наташа закинула в рот ягоду, наспех облизнула пальцы. – Потом в аэропорт, проводила и к тебе. Так что, уехал мой режиссер-французик… улетел. А прокурор… скучный какой-то, но… что-то в нём есть…

– Прокурор? Ты говорила – следователь! – пыталась не потерять логику Катя.

– Какая разница, – махнула рукой Наташа.

– А эта… твоя подружка, как её?..

– Ну, какая подружка, Катя! Эта гусеница мне глубоко… – Наташа хотела сказать «противна», но это было не то слово, и она воздержалась. – Он же её сюда на премьеру притащил, и… улетели, хотя в порту её не было.

Наташа задумалась и глотнула шампанского. Действительно, почему её не было в порту? Да ладно, хрен с ней. Наташа сделала ещё глоток и закусила ягодой.

– Он с ней кино… – вскинув брови, сказала Катя, – прилетели, улетели… Ты как вообще?

– Да никак, – уверенно сказала Наташа. – Ты о чем?! Где я, а где это чудо в перьях?

– Ты говорила, симпатичная, – напомнила Катя и, глотнув шампанского, облизнула губы.

– Ну, какая она симпатичная, так себе, пушистая такая, я же тебе говорю, как гусеница, которая больше всего на свете обожает зелень. Никчемный она человечек, Катя, жалко её. Боже, ты бы видела, какой она была на первом курсе – смотреть и плакать! Потом, да, похорошела. И вообще, Кать, на кой мне этот француз? Я кроме Испании вообще бы никуда… Испания! Энсьерро! – Наташа оживилась и сверкнула глазами. – Поехали бегать с быками!