– Что вы, нянюшка, нет конечно! Мечта моя быть зрителем. Мой дом тут, рядом с вами и Глебом Фёдоровичем, – ответила Катя, а сама подумала, что мечта её неосуществимая.

– Ох, Катенька, дочка. Барский сын тебе не друг. Ольга Дмитриевна сердится, когда вы играете.

– Но он единственный, кто не называет меня сиротой и добр ко мне, – Катя никак не могла согласиться с этими запретами. Глеб Фёдорович защищал от назойливой ребятни. Без него её заклюют, задразнят.

– Оно верно, Глеб Фёдорович в батюшку пошёл, ласковый да заботливый. Но совет мой накрепко запомни: всё же стороной его держись.

– Если стану его избегать, барин расстроится. Я не могу его обидеть, да и остальные дворовые дети тогда точно меня не оставят в покое, – поделилась Катя.

– Они до сих пор тебя травят? – Катя в ответ кивнула, и нянюшка продолжила, – ладно, думаю, время всё на свои места расставит. Начинай читать. А на завтра я тебе сюрприз приготовила.

Катя поставила свечу на тумбу, удобно устроилась на кровати и открыла книгу на двадцатой странице. Она записывала новые слова и проговаривала их вслух. Нянюшка поправляла её произношение и задавала вопросы, как всегда, на французском. Уснули они поздно.

Наступившее утро не было обычным. Катя проснулась, когда солнце стояло уже высоко. Нянюшка почему-то её не разбудила. Она подскочила, быстро оделась, оглядела комнату, но Варвары Евгеньевны не было. Долго не раздумывая, поспешила на кухню.

– Вот она, бедовая девчонка, – хмыкнула Аглая, вытирая руки фартуком. – Заходила Варвара Евгеньевна, дала указ собрать объедков. Вон у дверей стоит, иди корми своего щенка и пулей назад. Дел невпроворот.

Волна радости захватила сердце. Катя побежала к щенку, не обращая ни на кого во дворе внимания. Она давно научилась отделяться от окружающих. Никто из детей не принимал её в свой круг, а взрослые вовсе не замечали, будто она невидимая. Лишь одна Дуняша могла с ней заговорить без насмешки и то, только когда они были вдвоём. Раньше Катя переживала, плакала ночами, но со временем поняла, что важные для неё люди уже рядом, а больше ей никто не надобен.

Будка оказалась пустой. Волна радости вмиг испарилась, щенка нигде не было видно.

– Куда идёшь, сиротиночка, барина небось опять ищешь? – засмеялся конопатый мальчишка. Катя, не взглянув на него, прошла прямо.

– Что несёшь, а ну-ка дай!

Конопатый потянулся к чашке и чуть не выбил её, как с лаем выскочил из лопухов щенок. Тот хотел пнуть его, да промахнулся.

Катя мигом поставила чашку и взяла щенка на руки.

– Мишка, иди сюда! – позвал конопатого управляющий Степан. Хулиган махнул на них рукой и убежал.

Катя тяжело вздохнула. Щенок лизнул её в щеку.

Глеб Фёдорович, поправляя рубашку, подошёл и присел к ним. Он улыбался своей честной, открытой улыбкой.

– Какое приятное утро, рад видеть тебя, Катенька. Как назовём?

– И вправду приятное, Глеб Фёдорович, – сказала она, удивляясь, как это друг словно из воздуха подле неё появился.

Из кузни доносился ритмичный стук, чуть дальше девушка стирала в корыте, горничная развешивала на верёвку хозяйское бельё. Мужики починяли телегу, завалив её набок. Жизнь кипела.

– Яшкой, – предложила она первое имя, что пришло в голову, – ему подойдёт. Юркий и рыжий, словно солнышко.

– Яшка, чудесно. А меня называй Глеб, по-простому, как и договаривались, – улыбнулся барин и снял верёвочный ошейник с тонкой шеи щенка. – Подрастёт, настоящий ему справим. А пока пойдёмте, покажу вам место красивое.

– Меня на кухне Аглая ждёт. Указ дала туда и обратно, – Катя вспомнила слова нянюшки, нужно сказать Глебу Фёдоровичу, что отныне прогуливаться они будут реже, чтобы не сердить Ольгу Дмитриевну.