Так-так-так, Захар…

Какие же секреты ты хранишь за этой дверью?

Молчание затягивалось.

Захар угрюмо поглощал печенье, положив пакет себе на колени, а Катя потягивала чай и изо всех сил старалась не пялиться на закрытую дверь. Рядом заряжался телефон.

– Даже не думай об этом.

Интересно, можно ли незаметно снять ее с петель, когда Захара не будет дома, а потом повесить обратно?

– Алло?

Или как бы случайно вылить на Захара горячий чай (ай-яй, какая я растяпа!), а когда он с воплями побежит в ванную, на ходу стягивая с себя штаны, вытащить ключ у него из карма…

– Катя!

Катя вынырнула из своих мыслей и поняла, что все-таки пялится на дверь. Блин! Да что там такое? Нахмурившись, она потянулась за печеньем у Захара на коленях, но тот с непроницаемым видом спрятал пакет за спину. Пф-ф-ф, детский сад, штаны на лямках…

– Ты допила? Не важно. Я звоню своей маме, а ты – своей. Говорим, что нам очень жаль, но, к превеликому сожалению, мы не сошлись характерами и не можем жить вместе.

– Потому что ты извращенец и у тебя там «Красная комната»?

– Что?

Катя понизила голос и пробасила:

– Я не занимаюсь любовью, Анастейша. Я трахаюсь… жестко.

Захар обреченно уронил голову в ладони.

– Все. С меня хватит. Я понятия не имею, о чем ты все время говоришь! Ты просто… ненормальная.

Катя польщенно улыбнулась. Быть нормальной – это последнее, чего ей хотелось, потому что по-настоящему великие дела творят именно странные люди. Чудики с нестандартным мышлением и смехотворно огромными амбициями! Прямо как у нее.

Раз – стать комиксистом с мировым именем.

Два – открыть свою сеть художественных школ, где будут учить самовыражаться, а не ломать себя в угоду программе.

И, наконец, три – жить на доходы от творчества. И жить хорошо!

Мама вечно шутила на тему того, что дочке нужна губозакатывательная машинка, и Катя ненавидела эту «шуточку» с жаром миллиарда извергающихся вулканов. Не обязательно было все время напоминать ей, что она чего-то недостойна. Это же не так!

Ведь правда?

Захар снова вздохнул, а Катя, вздрогнув, поежилась и сделала торопливый глоток чая, который, естественно, обжег ей нёбо.

– Послушай, – начала она, стараясь, чтобы ее голос звучал убедительно и весомо, а не по-детски пискляво, как обычно. – Я не собираюсь у тебя жить. У меня вообще-то есть место в общаге. Но мне очень нужно, чтобы моя мама думала, что я здесь живу, понимаешь? От тебя всего-то потребуется малю-ю-юсенькая услу…

– Не заинтересован.

Катя усилием воли подавила желание метнуть ему в голову чашку с остатками чая. Интересно, получится ли списать его смерть на несчастный случай?

– Пожалуйста, – проскрипела она. – Ты же знаешь наших ненормальных мам.

– О чем ты? Моя мама супер.

– Твоя мама заставляла тебя носить в школу гамаши! В одиннадцатом классе!

Захар флегматично пожал плечами, и Катя невольно обратила внимание на то, какие они широкие. И, наверное, твердые на ощупь. В ее теле такими твердыми были только локти и коленки. И, возможно, лоб.

– Может, застегнешь уже свой халат? Ты что, эксгибиционист?

Честно говоря, слова вырвались из ее рта еще до того, как она успела обдумать, стоило ли их произносить. Проклятие! Конечно, не стоило. Захар вопросительно приподнял бровь, ухмыльнулся и пальцем собрал прилипшие ко дну пакета крошки печенья. Неторопливо отправил их в рот и только после этого соизволил ответить. Голос его сочился самодовольством, словно губка для мытья посуды, на которую плеснули щедрую порцию «Фейри».

– А что, тебя отвлекает?

– Ты не в моем вкусе, – с достоинством фыркнула Катя. По крайней мере, ей хотелось верить, что звучало это именно так. Высокомерно. Иронично. Возможно, даже величественно.