Влада – нет.
Среда прошла ужасно. Влада сидела на лекции и не слушала. Она будто смотрела кино, где играли перед ней два актера. Она сама играла в этом фильме, а Стас, которого – типично для среды – не было на занятиях – играл вместе с ней.
Влада вкладывала в голову Рене мысли, которые мог думать Стас, в уста Рене – слова, которые Стас мог произнести.
Приехав вечером домой, Влада не стала делать уборку, готовить ужин или спать. Она раскрыла ноутбук и принялась писать…
Глава 4
– Нет уж, миледи, при вашем цвете кожи и глаз я вам красный рекомендовать не могу, воля ваша. Если б вы посмуглее были и темноглазая, тогда другое дело. Разве к волосам только… нет! Я обычно белокожим и голубоглазым голубой рекомендую, но с волосами вашими темными возьмите-ка вы синий. Вот этот вот, цвета ночного неба, – и модистка приложила отрез темно-синего бархата к груди Амайи.
Смотрелось и впрямь неплохо, но Амайя вздохнула: ей нравились яркие цвета…
– Может, хоть оранжевый? – с надеждой спросила она.
– Миледи, вы хотите выглядеть утопленницей? – вопросом на вопрос ответила модистка.
Амайя разочарованно кивнула. Одеваться не для себя, а для людей – обязанность любой выходящей в свет девицы. Пусть не удобно, пусть не нравится – она товар, а товар надо показать лицом. Отец и мать и так жалели ее два года, не торопили ни с дебютом, ни с выходом замуж. Но семнадцать лет это семнадцать лет, больше тянуть нельзя.
Мэй де-Фраулли – компаньонка Амайи, которую сама Амайя про себя называла надзирательницей – придирчиво выбирала кружева. Ей все не нравилось, и ничего нового в этом не было – де-Фраулли не угодил бы и сам Создатель.
– Неизящная работа, – сказала компаньонка, переворошив целую коробку. – В столице мастерицы гораздо лучше. Думаю, я порекомендую вашей миледи-матери заказать кружева оттуда, – де-Фраулли брезгливо обтерла толстые пальцы надушенным платком, будто не кружево трогала, а рыбу тухлую перебирала.
– Тогда ни о каких балах речи не пойдет, – возразила Амайя. – Мой первый выход через неделю. Кружева не привезут и за две. Или давайте откажемся от кружева.
– Ни в коем случае! – возмутилась модистка. – Такую нежную шейку обязательно надо обрамить кружевным облаком! Это будет выглядеть очень трогательно и непорочно.
– Золотое шитье… – начала де-Фраулли, но модистка грубо оборвала ее:
– Утяжелит образ! У вас хрупкая и нежная подопечная с замечательной фигурой, которую нужно показать без вульгарности и с достоинством. Бархат – благородно и не ветрено. Кружево – очарование молодости. Золотым шитьем купчихи пусть перебиваются!
Компаньонка замолчала, оскорбленная. Шея и грудь ее побагровели, красные пятна появились на щеках. Но де-Фраулли промолчала. Модистка мадам Триаль считалась лучшей в городе, ей ничего не стоило отказать клиентке в обслуживании в случае чрезмерного хамства последней. И у кого тогда одевать благородную Амайю?..
– Ну так что с кружевом, миледи? – обратилась мадам Триаль к Амайе. – Какое возьмете?
– Мне все равно. Вам виднее, я полностью доверяю вашему вкусу.
Амайя устала. Они с утра ходили по магазинам, приглядывая шляпки, сумочки, перчатки и шарфы. Уже на третьем магазине Амайя утратила весь интерес. Если бы мадам Триаль предложила ей надеть холщовый мешок на первый бал, Амайя не стала бы возражать.
Модистка и де-Фраулли все обсуждали и обсуждали платья: и легкие для дневных мероприятий, и более пышные и тяжелые для вечеров, и амазонки для прогулок верхом… крутили Амайю как куклу, прикладывали к ней отрезы ткани, набрасывали на плечи. Успокоились они лишь через два часа. Де-Фраулли заказала подопечной восемь платьев и амазонку, сказав, что подумает еще над пятью. Амайя расслабилась, предвкушая, что можно будет, наконец, отправиться домой, но де-Фраулли, смахнув со лба выбившуюся из высокой прически прядь, с видом боевого генерала, лично идущего на выполнение трудной военной задачи, произнесла: