– Пожалуйста. – Сага пододвинул к себе телефон и набрал номер. – Никто не отвечает, – сказал он.

– Тогда пусть его найдут. У вас ведь есть радиоузел. Директор соединился с рубкой, и вскоре над их головами загремело:

«Товарищ Бауманн, вас просит зайти директор. Товарищ Бауманы…»

– Выключи! – Шимчик встал и потянулся. Ох, уж это ожидание. Директор разбирал почту.

– Нету, – сказал он наконец, – не отвечает. Обычно после такого вызова является сразу.

Зазвонил телефон. Сага снял трубку. Выслушал и, повесив, сообщил.

– Ничего не понимаю. Говорят, поехал с Голианом в город. Вахтер говорит, что на «трабанте» Голиана, что тот его взял с собой.

– Может, сами договорятся? – Капитан смотрел на Сагу внимательными серыми глазами. – Хорошо, что ты меня позвал. Будь добр, дай-ка мне эти бумаги.

– Документацию открытия и папку Голиана?

– Если эти двое найдут общий язык, то непременно сообщат об этом тебе. В таком случае позвони, я все тебе немедленно верну.

– А если нет?

– Тоже позвони. Примем необходимые меры.

– Какие?

Шимчик, убирая бумаги в портфель, ответил, что он не пророк.

– Ты считаешь, что дело серьезное?

Сага не притворялся, он в самом деле был обеспокоен. И Шимчик подумал: «Что его так тревожит, только ли то, что он с Голианом был в хороших отношениях, или, может быть, что-то другое? Боится, что это провокация? Недоброжелателей боится или место потерять? И это возможно, здесь он пригрелся: пятнадцать лет на одном предприятии и все на посту директора, корнями уже врос в свой завод».

Капитан пожал плечами, однако высказал предположение, что ничего серьезного тут нет, и они распрощались.

Перед Лазинским лежали фотографии. Его нисколько не удивило, что капитан Шимчик, его непосредственный начальник, не поленился прийти к нему, хотя такое случалось нечасто. Лазинский доложил:

– Только что говорил с Прагой. Полковник Вондра доволен. Человек на фото, судя по всему, Шнирке. Голиан сразу нашел его в целой группе и заверил, что это Баранок. Сдается мне, что фамилия «Шнирке» ему пока неизвестна.

– Как он вел себя? – поинтересовался Шимчик.

– Когда я показал фотографии?

– Нет, когда увидел вас.

– Да никак, он меня ждал. Вчера днем я ему звякнул сказал, что приду.

– А зачем придете, тоже сказали?

– Ну, что-о вы! – Лазинский достал из пакета леденец.

– Вы встретились с ним на заводе?

– Да.

– В котором часу?

– Около девяти, хотя договорились на восемь. Я на автобус опоздал.

– Это Голиан предложил в восемь?

– Да. В восемь. Или пораньше. Сказал, что позже у него обычно много работы.

– Он сказал «обычно» или именно сегодня?

– Кажется, «обычно». – Леденец – и опять красная малина – исчез у него во рту. – А почему вы спрашиваете, случилось что-нибудь?

– Когда вы от него ушли?

– Минут через десять. Мы недолго сидели.

– Как он выглядел? Не был ли взволнован?

– Поначалу да, – подтвердил Лазинский. – Как обычно, ведь все волнуются, когда к ним являются из нашей конторы… – Потом вроде успокоился, но все теребил в руках какую-то коробочку, маленькую такую, от ленты для пишущей машинки. Когда я уходил, сунул ее в карман. Говорил спокойно. Сказал, что на фото – Баранок, ошибиться оп не может. В Мюнхене неоднократно встречался с ним на одной вилле. Сказал еще, что он совсем не изменился, что это тип мужчины, который до самой смерти остается моложавым. Фотография лишний раз это подтверждает.

Лазинский смотрел на Шимчика, а капитан Шимчик – на фотографии. На одной из них было юношеское лицо с узкими темными глазами, на другой – за длинным столом, уставленным пивными кружками, веселая компания, вероятно, встреча подвыпивших буршей.