– Вот это да! – Панов стянул с себя мокрую гимнастерку, и Дубин тут же последовал его примеру. Худые обнаженные их тела, безжизненно бледные, как у гигантских фарфоровых кукол или манекенов, с непропорционально большими темно-коричневыми руками и лицами, выглядели так, будто кто-то взял детали нескольких человеческих фигур и, как бы в шутку или по неряшливости, соединил как придется, не обращая внимания на цвет и размер.

– Эй, вы! – Мокин строго посмотрел на подчиненных, как на расшалившихся детей. – Рядовые Панов и Дубин, сми-и-р-р-рна! Мы направляемся в лагерь врагов, беспощадных врагов нашего народа… Вам ясно, р-p-p-рядовые Панов и Дубин? Все должно быть строго по уставу, как и положено. Зар-p-p-рубите себе на носу, это вам не дом отдыха.

Парни, недовольно ворча, натянули вонючие пропотевшие гимнастерки и закинули ружья на плечи.

– То-то же… – процедил Мокин сквозь зубы и подбодрил кобылу, слегка дернув поводья.

Они пересекли луг и приблизились к деревне, выстроенной вдоль единственной улицы, проезжая часть которой выглядела как красочная гигантская мозаика, аккуратно выложенная большими, янтарного цвета дисками с перемежающимися оттенками желтого и зеленого между ними.

Мокин присел на корточки и потрогал искусно выровненные толстые плашки-срезы стволов деревьев, утрамбованные в землю вместе с речным гравием и песком, сквозь которые проросла молодая трава.

– Красота! – Дубин присвистнул и тоже коснулся поверхности пластины, как ребенок боящийся, что чудо вдруг может исчезнуть.

Два ряда высоких желтолицых подсолнухов с большими сочными темно-зелеными листьями обрамляли проезжую часть. Несколько домов-бараков, аккуратно собранных из ошкуренных до блеска сосновых бревен стояли вдоль улицы. Пара незавершенных срубов из свежеошкуренных стволов, в своей гладкой наготе походящих на человеческие тела, дополняла картину. Жилища были поставлены на высокие основания из массивных, слепленных глиной речных булыг и напоминали крепости, возведенные на долгие годы.

– Черт бы их взял, этих фашистов, – Мокин увидел шумную компанию ребятишек, сопровождаемую сворой собак со щенками, за которой следовали несколько мужчин и женщин. Почувствовав исходящую от незваных гостей опасность, они остановились на расстоянии. Даже маленькие дети поняли, что неожиданные гости несут угрозу их отгороженному от больших бед мирку, и спрятались за юбками матерей. Две группы стояли молча друг против друга.

– Мне нужен Вальтер Бош, – нарушил тяжелое молчание Мокин, и его рука как бы случайно скользнула к кобуре. – Это определенно не Каменный Ручей, – проворчал он сквозь зубы и оглянулся назад. Солдаты щелкнули затворами. Один из поселенцев молча повернулся и направился в сторону деревни. Вскоре возле дальнего сруба послышалась гортанная речь.

– Фашисты остаются фашистами, – сказал Мокин негромко, так, что только солдаты могли его слышать, – они до сих пор не говорят по-русски!

Поселенец вернулся не один. С ним был высокий, широкоплечий человек с сильными мускулистыми руками, привыкшими к тяжелой работе.

– Эй, Бош, как дела?

– Слава Бог! Еще жив, – ответил Вальтер Бош, практически не шевеля губами и не сводя глаз с лица Мокина. – Вы потерял свой путь в лес, гражданин офицер, что привел сюда?

– Мне приказано забрать тебя и Фишера в Центральный ИТЛ. Еврей еще жив?

Бош перевел жителям деревни слова Мокина. Послышался сдержанный стон.

Серые глаза Боша холодно потемнели: – Да, Фишер есть.

– Так веди его. Мы должны ехать обратно!

– Он в лес, с детьми. Он будут здесь до захода солнца. Вы должен ждать, – немец смотрел прямо в глаза Мокину.