– Нам нужен человек, который знает, как отнимать и делить, – предположил завотделом кадров, кадровик, как все его называли. – А этот еврей математик и, следовательно, хорошо разбирается в цифрах – он положил перед начальником лагеря серую с черными шнурками папку.

Начальник быстро пролистал бумаги: – Какого хрена, я тебя спрашиваю! Этот Ф30-68 никогда не подбивал баланс… да и говорит ли он по русски? – нотки сомнения слышались в голосе начальника.

– А и нет ничего страшного, – продолжал настаивать кадровик. – Даже к лучшему, что в бухгалтерском учете он не может отличить левую руку от правой и не болтлив…. Мы научим его, как нарисовать такие цифры, которые будут сиять даже ночью! Прекрасное сочетание – немецкий пособник и… бухгалтер. Почти такое же, как наш «врач» – враг народа, биолог и доктор наук. Пока никто не жаловался на нашего «доктора» – и все доходяги с радостью тащатся к нему лечиться.

– Ладно, – согласился начальник. – Где твой математик? Немедленно давай его сюда!

Стали искать коменданта Зверева, ответственного за спецпоселения в районе: он знал всех спереселенцев в лицо, хорошо ориентировался в тайге (знал дорогу к каждому селению) и должен был без труда доставить нужного человека в ИТЛ. Однако, вскоре, выяснилось, что Зверева кто-то пристрелил; его полуобъеденый труп нашли в тайге пару недель назад.

– У меня есть идея, – радостно хихикнул кадровик. – По шлем Мокина… он крестный отец того еврея!

Мокина немедленно вызвали в административный барак лагеря.

– Работа есть для тебя, лейтенант. Нам нужен этот заключенный, – майор ткнул в лежавшую перед ним раскрытую папку.

– Да знаю я его! – нескрываемое удивление прозвучало в голосе Мокина. – Я основал тот станок на Сухой Лебяжьей, притоке Подкаменной лет пять назад, – почти детская радость от неожиданного подарка сияла на его лице.

– Ну, вот и чудненько, давай, Мокин, давай двигай, – майор усмехнулся, – Могу поспорить, что там будут рады увидеть тебя снова… Надеюсь, ты еще помнишь, где оставил этого фашиста.

– Конечно! Примерно в двадцати километрах от Каменного Ручья вверх по реке, 798-й километр… кажется, там, – Мокин будто пытался отыскать что-то забытое в памяти.

– На все про все даю тебе пару дней, – майор посмотрел на карту. – Возьми нашу кобылу, ей тоже нужен отдых. Да, слышал я, что за новую звездочку на погонах ты пытался сделать из него шпиона. Это что, шутка, Мокин? Хотел прыгнуть выше себя? – майор посмотрел на Мокина. Он любил придавить «вохру», считая их солдатами второго сорта, да еще сильно не нравился ему этот выскочка – слишком усердный даже для такого жалкого места, как трудовой лагерь.

– Было дело, – глаза Мокина нервно забегали. Гримаса радости медленно сползла с лица, – Я думал, что это верняк.

– Он же не говорил по-русски, – усмехнулся опер, – для чего у тебя мозги, Мокин? Я тебя спрашиваю, как человек может быть шпионом в России и не говорить по-русски, а?

Обветренное лицо Мокина приобрело землистый оттенок недавно обожженного кирпича. Он молчал, цепко удерживая взгляд начальника, стыдливо ощущая, как тонкая струйка пота течет между лопаток. Мокину показалось, что с каждым вопросом его начальник выясняет что-то для себя лично.

Майор неожиданно сменил тон на официальный:

– Я рад, что у тебя есть особый интерес к Ф30-68. Но не пытайся сделать из него врага народа снова! Мне нужен этот заключенный здесь, как живой бухгалтер, а не как мертвый немецкий шпион!

Майор смотрел на Мокина, пытаясь понять, может ли он доверить ему это дело или нет и, как будто решив что-то в последнюю минуту, смягчившись, почти по-отечески добавил: