Генц, до сей поры весьма скептически взиравший на Хесса, расплывается в улыбке:

– Если ты намекаешь на то, что я сказал тебе в прошлый раз, то, пойми, я вынужден был соблюдать осторожность.

– Ну а теперь соблюдать осторожность вынужден я.

– Ты серьезно?

– Да, вполне.

Генц посмотрел чуть в сторону, точно вспоминая, какая груда бумаг ждет его на письменном столе.

– Что ж, если это имеет отношение к нашей работе и не выходит за рамки закона…

– По-моему, все условия соблюдены. Если только ты не вегетарианец. Куда мне подъехать?

Последние из расположенных на первом этаже здания автоматических ворот открываются, и Хесс задним ходом загоняет служебную машину внутрь. Генц снова нажимает на кнопку, и ворота закрываются. По размеру помещение не уступает автомастерской. Это одна из лабораторий отдела, в которой производится обследование транспортных средств, и хотя осматривать придется вовсе не автомобиль, Хессу оно вполне подходит. Здесь на потолке мощные неоновые лампы и решетка водостока в полу.

– Что будем осматривать?

– Помоги, пожалуйста. – Хесс открывает багажник, и Генц вскрикивает от неожиданности, увидев на его дне мертвую бледную массу, завернутую в прозрачную одноразовую простыню.

– Что это?

– Свинья. Ей примерно три месяца. Я приобрел ее на Мясном рынке. Еще час назад она висела там на крюке в холодильной камере. Давай перенесем ее на стол.

Хесс берет тушу за задние ноги, а Генц, слегка помедлив, – за передние. Вместе они переносят свинью на стоящий у стены металлический стол. Брюхо хрюшки вспорото, все внутренности удалены, а безжизненные глаза уставились в стену.

– Я что-то никак не врублюсь. Какое все это имеет отношение к нашей работе? Ты что, шутки шутишь? Поверь, на забавы у меня просто-напросто времени нет.

– Ничего я не шучу. Хрюшка весит сорок пять кило, то есть столько, сколько ребенок в дотинейджерском возрасте. У нее голова и четыре конечности, и хотя хрящи, мышцы и кости несколько отличаются от человеческих, все равно мы получим базу для сравнения при исследовании орудия убийства. Но сперва хрюшку надо расчленить.

– Расчленить? – Генц недоверчиво смотрит на Хесса, который, вернувшись к машине, достает с заднего сиденья папку с делом и какой-то продолговатый предмет в матерчатой упаковке. Сунув папку под мышку, он вскрывает упаковку с подкладкой и вынимает из нее мачете длиной почти в метр.

– Вот что нам предстоит исследовать, когда закончим с хрюшкой. Мачете более или менее соответствует найденному у осужденного по делу Хартунг, и я хотел бы расчленить свинью точно так же, как он, судя по его показаниям, расчленил тело девочки. Я возьму фартук, ладно?

Хесс кладет оружие и папку с делом на стальной стол, рядом с которым стоит Генц, и надевает один из висящих на вешалке фартуков. Генц переводит взгляд с папки на Хесса и обратно.

– Но зачем? Не думаю, что это может иметь отношение к тому делу. Тулин говорит, что…

– А оно и не имеет. Если кто-нибудь войдет, мы разделываем поросенка для рождественского обеда. Ты возьмешься или мне начать?

Если б еще несколько дней назад кто-нибудь сказал, что ему придется расчленять свинью, он ни за что не поверил бы, однако случилось нечто, что заставило его посмотреть на расследование по делу об убийстве Лауры Кьер под другим углом зрения. И вовсе не то внутреннее беспокойство, которое он ощутил после разговора с Магнусом в глострупской больнице, было тому причиной. Если каштанового человечка с отпечатками пальцев Кристине Хартунг оставили на месте преступления, грубо говоря, одновременно с убийством, можно, конечно, вести речь о выходящей из ряда вон случайности. Но уже сидя в электричке на пути домой из Глострупа, Хесс постарался переосмыслить весь ход расследования. В принципе, он не подвергал сомнению, что почти год назад дочку Хартунгов убили, а тело ее расчленили, как рассказала ему Тулин. Да, работать в датской полиции – не самое легкое на свете дело, это он испытал на собственной шкуре, но если судить по тому, как основательно сотрудники убойного отдела расследуют преступления, и принять во внимание высокий процент раскрываемости, отдел вполне можно отнести к лучшим во всей Европе. Человеческая жизнь все еще что-то значит в этой стране – и в первую очередь когда речь идет о жизни ребенка, а уж тем более о жизни дочери известного парламентария. И тот факт, что Кристине Хартунг была дочерью министра, однозначно предполагал полномасштабное расследование с привлечением работавших круглосуточно многочисленных следователей, криминалистов, судебных медиков, оперативников и даже контрразведчиков. Преступление против девочки, по всей видимости, рассматривалось как атака на демократию, и, конечно, именно в связи с этим была дана команда «свистать всех наверх!». В общем, Хесс доверял результатам расследования. И когда он добрался до своей берлоги в Парке Одина, оставался без ответа лишь вопрос – случайно ли появился каштановый человечек на месте преступления или был подброшен с какой-то целью. И все так же тревожило его ощущение внутреннего беспокойства.