– Ты ведь помнишь уговор?

Я тронула коня, и мы начали спускаться вниз – бок о бок, бедро к бедру. Я поймала одобрительный взгляд идущей навстречу женщины, покосилась на Дана. Он не отрывал глаз от гривы своей лошади. Заговорил:

– Уговор я помню. Но я хочу, что бы ты поехала со мной на север. Мне нужно найти мою невесту…

– Богини ждут меня. Но пока нам по пути, я буду сопровождать тебя.

– Что ты станешь делать дальше?

– Я же говорила, над своей судьбой я не властна. У тебя свой долг, у меня свой.

– Ты твердо решила не встречаться с нареченным?

Я помолчала.

– Дан. Нас обручили обманом. Жених ничего не знает о том, какие силы мною владеют.

Дан окинул меня взглядом.

– Но ведь ты остаешься женщиной, молодой, красивой…

– Ты же знаешь… и кроме того… одна… она сказала, что ни один мужчина не полюбит меня. Я приношу только несчастья.

– Кто бы ни сказал тебе это, она только женщина, Эрни.

– Спасибо, что стараешься утешить меня.

Голос Дана звучал угрюмо:

– Брон был влюблен в тебя.

– Поэтому его убили.

– Да нет же! – крикнул Дан так яростно, что я вздрогнула. – Это война! Причем тут ты! Кто тебе сказал, что ты во всем виновата? С таким же успехом можно сказать, что я проклят – потому что потерял все и всех, да еще…

Он внезапно смолк, кусая губы. Пораженная этой неожиданной вспышкой, я отвела взгляд от его изменившегося лица, спешилась, но Дан спрыгнул раньше, подхватил меня. Я ощутила его твердое сильное тело, теплое дыхание на своем лице, горячие руки. И странное ощущение пронзило меня, неудержимо повлекло – прижаться к нему, ближе, ближе, гладить мощные плечи, жесткое смуглое лицо… «Обними его!» – услышала я властное, но это уже приказывало не мое тело, не мое сердце… Я отпрянула – так резко, так явственно, что Дан, кажется, даже смутился.

***

Он мог сказать, что одно ее мимолетное прикосновение может дарить радость и причинять боль, один взгляд может вызвать бешеное желание и великую нежность, а ее любовь…

Но он сказал только:

– Брон любил тебя.

А потом она отшатнулась – наверное, он обнял ее слишком крепко, слишком откровенно…

Зеленая трава хрустела под ногами. Эрни шла впереди. Она так и не сменила одежду на женскую, хотя волосы ее вновь отросли – тонкие, легкие, как паутинка, странного снежно-голубого цвета. Широкие ремни охватывали талию, спускались на бедра. Ветер шелестел травой и листвой, но громче был стук крови в висках, а глаза горца не отрывались от девушки.

Поэтому он впервые потерял осторожность, впервые не заметил примет, указывающих на близость врага.

Дан увидел, что девушка встрепенулась, словно просыпаясь. Обернулась с криком – испуганным и яростным:

– Дан!

Он отпрыгнул, выхватывая меч, но их было много, слишком много – обреченных, молчаливых, злобных… Эрни отступала, растерянная, невыносимо сейчас красивая.

И вдруг ее руки взметнулись к вороту рубашки, рванули его, и он услышал то ли крик, то ли яростное рычание…

***

Этот звук – то ли рычание, то ли вопль – все еще стоял у меня в ушах, когда я очнулась. С трудом подняла голову; плащ пополз с моих плеч, я поспешно поддернула его, потому что была совершенно голая.

Дан сидел поодаль, положив руки на рукоять меча. Его грудь наискось была перехвачена повязкой с проступающей алой кровью.

– Что случилось? – спросила я хрипло.

Дан повернул голову, поглядел и ничего не сказал. Я села. И вспомнила: исказившееся лицо Дана – смесь отчаяния и ярости – а их было много, слишком много…

Теперь они все лежали на поляне. Некоторые были убиты мечом, но большинство… Страшась взглянуть на Дана, я осмотрелась в поисках своей одежды. Рубаха была разорвана пополам. Как и кольчуга – такая сила была в то мгновение в моих пальцах… или когтях.