Павлов просквозил старика рентгеновским взглядом. Николай Николаевич стал маленьким и жалким. Он боялся потерять своего старого знакомого. Своего вечного собеседника и оппонента. Он боялся остаться один.

На лице Павлова снова всплыла скука и плохо скрываемое презрение.

– Хорошо, Николай Николаевич, я приду. Я всё понимаю.

Хозяин квартиры облегчённо вздохнул и засуетился, провожая ночного гостя.

Павлов вышел на лестничную площадку. Замок щёлкнул. Он оглянулся на старенькую беззащитную перед любыми взломщиками деревянную дверь. И вычеркнул её из памяти, как недавно вычеркнул из мобильного телефон неподкупной судьи. Сюда он тоже больше не вернётся. Он снова одержал победу. Победу, от которой веяло вечной тоской, одиночеством и пустотой.

Егорыч накатил по новой. Водка призывно заклокотала в бутыльем горле, засверкала в свете тусклой настольной лампы, заискрилась у самых краёв вымытого в честь праздника стакана. Новый год удался. Егорыч счастливо вздохнул.

Героическим усилием воли он полтора месяца охранял от алчной актёрской братии своё сокровище. Чах над ним Бессмертным Кошем, оберегая от готовых «поправляться» каждое утро рабочих сцены. Да чего греха таить, главные бои во имя новогоднего торжества, ночной сторож заштатного провинциального театришки вёл с собственными демонами. Они искушали, ласково нашёптывая: «Новый год когда ещё! А выпить можно сейчас». Егорыч был так измотан внутренними и внешними борениями, что даже с лица спал. Однако помнил, чем может грозить одинокое новогоднее бдение – чувство выброшенности из вселенского праздника жизни и тоской. Насобирать на пару бутылок недорогой «беленькой» стоило титанических усилий. Наталка с азартом гончей два раза в месяц устраивала дотошный обыск «с пристрастием» дырявых карманов мужа. Любую, случайно закатившуюся за подклад, монету величала «нычкой», а Егорыча – упырём окаянным.

И вот торжественное открытие врат в следующий год можно считать состоявшимся. Егорыч важно чокнулся с президентом, вещающим через запылённый экран старенького телевизора.

– Тебе того же! Ну, будем! – Охнул, крякнул и залпом осушил четвёртый стакан.

Неожиданно из слоёв прокуренной атмосферы донёсся жалобный вой. Егорыч навострил пылающие от удавшегося празднества уши. «Попритчилось», – он помотал лохматой головой. Вой повторился. Неприятный холодок погладил сторожа по спине.

– Кто здесь?! – Егорыч крикнул в тишину, трусовато дав «петуха».

– Ыыы, – донеслось из тьмы.

– Нечисть какая-то, – буркнул старик, немного взбодрившись от звуков собственного голоса. – Сейчас мы тебя… – Градус, наконец, всерьёз добрался до сознания, убеждая, что любое море не сможет взметнуться выше пузырей на коленях смятых брюк бравого Егорыча. Дедок вооружился фонарём. Подумав, снял с пожарного щита лопату. Экипировавшись, он двинулся в загадочный мрак живущего ночной жизнью лицедейского храма.

– Ыыыууу! – Леденящий кровь вой усиливался по мере приближения Егорыча к сцене. – Ааа!!!

– Вот адова сила! – попытался снова встряхнуть свою отвагу дед. – Кто тут?!

Акустика старинного здания ехидно передразнила: «Тут, ут, ут!». Луч егорычева фонарика суетливо заметался по чёрному омуту зрительного зала и задника сцены.

– Выходь, говорю!

– Да я это! Лунная девочка! Маша, то есть!

– Что за Маша такая? Где ты?! – детский голосок почему-то совсем выбил из колеи.

– Тут я, на Луне! Спасите!

Вызов с естественного спутника Земли вконец расстроил Егорыча.

– Допился! – резюмировал он и поплёлся в свою каптёрку. – С Новым Годом, хрыч старый!

– Посмотрите наверх! Я же тут!!! – истерично голосило в спину. – Меня с Луны забыли снять! Заберите меня отсюда!