– Да, но мне кажется, это особенно характерно для германцев. Сразу вспоминается северное язычество с его иконографией войны и смерти. Которое, кстати, пережило второе рождение во времена национал-социализма.

– Именно. И, надо сказать, немцам особенно шла вся эта атрибутика.

– Согласен. Даже немецкое Krieg – вдумайся, как оно безжалостно звучит, словно оружие бряцает о доспехи, словно сотня мечей разом лязгает о шлемы врагов. Да, это не протяжное английское war, не мягкое украинское виiна, не… как будет «война» по-румынски?

– Război.

– «Рэзбой»? Какое мародерское слово. Нет, «криг» – это «криг». Если kriegen означает по-немецки «добывать», то Krieg – это экспансивный акт, акт добычи.

– Ai dreptata23, – она поцеловала его, больно оцарапав губы о небритую щеку.

Они остановились перед двумя львами на Фельдхернхалле, один из которых смотрел в сторону собора Святого Каэтана, а другой – в сторону королевской резиденции.

– На этом месте юные эсэсовцы присягали на верность фюреру.

Домнишоара Ликуца кивнула, пристально глядя на львов.

– А почему у одного пасть открыта, а у другого – нет?

– И не догадываюсь, – отвечал Морсус, прижимаясь к ней и гладя ее по животу.

– Видишь, лев с закрытой пастью смотрит в сторону церкви, а с открытой – в сторону дворца? Это означает, что спорить можно с монархом, но не с Господом Богом.

– Сама придумала?

– Прочла в путеводителе утром, пока ты спал как… что там говорят немцы… как мурмельтир24!

Утром – это когда Морсус проснулся в ее черных волосах, разметанных по подушкам, и долго ласкался с ней, а потом она поднялась, подошла к окну, раскрыла желтые шторы, сквозь которые тусклый свет дня рассеивался карамельным сиянием, встала на цыпочки, чтобы посмотреть, о чем внизу скандалят турки, и прижалась проколотыми сосками к стеклу, звякнув о него колечками…

Ночной автобус выползал из лона Львова сквозь окраину, ощетинившуюся серыми рядами советской застройки. А Анджей, откидывая голову на спинку кресла, зацикленно вспоминал о Еве, вспоминал ее губы в кровавых бороздках и запекшиеся струйки под носом, и невольно признавался себе, что влюбился, ну бывает же такое, приехал во Львов на пару дней по делам и влюбился, а что, ездят же люди в Прагу – попить пива, в Милан – на шопинг, в Мотовун – полакомиться свежими трюфелями, так почему бы не съездить во Львов покрутить амуры? Он пробовал смеяться над собой, но иронией невозможно было вытравить тот судьбоносный момент, когда он увидел прелестную растерянную панночку, которая неловко прижимала одной рукой бумажный пакет к груди, а другой пыталась вытереть под носом кровь, и алые потеки, размазанные по нежному белому запястью в промежутке между грубым рукавом и перчаткой… Между тем, Анджей и представить не мог, какой дивный узор соткала судьба, эта искусная арахнида с сизым брюшком, чтобы их встреча состоялась именно в то промозглое позднеоктябрьское утро.

По плану, он должен был находиться в километре от этого парка, в палаце графов Потоцких. Но утром, во время завтрака, когда Анджей пил знаменитый львовский кофе в одной из кавярен, ему позвонила представительница от Львовской галереи искусств и попросила перенести встречу буквально на полтора часа. Дело в том, что под утро ее отца сразил невыносимый приступ подагры. Ему необходимо было сделать инъекцию колхицина, и женщина побежала по аптекам.

Заказчики обычно сами забирали торты, но клиентка, заказавшая торт в виде венгерского парламента для своей дочки, попросила доставить его на дом. Потому что примерно в то же время она ожидала курьера из DHL, который накануне не смог позвонить ей из-за разрядившегося телефона. А к полудню она уже должна была появиться на работе.