– Очень приятно.
– Вы иронизируете?
– Совершенно искренне рад встрече с вами.
– А я полагаю, что вы иронизируете.
Щипко изучающе, оценивающе глядел на пациента.
Следователь навестил инкассатора в его палате. Он сел на табуретку, положив на колени чёрную кожаную папку с белым листом бумаги. В правой руке он крутил зелёную авторучку.
– Итак, Глеб Михалыч, я поговорил с вашим лечащим врачом и мне, знаете ли, нарисовалась занимательная картина. У вас выходит что-то вроде раздвоения или даже растроения личности. Вас уволили из полиции. Почему?
– Я не хочу отвечать на этот вопрос.
– Я ожидал такой поворот. Когда есть, что скрывать – у людей не всё чисто на душе. Скрывают всегда нечто плохое, какой-нибудь грех.
– А у вас всё чисто в душе?
– Вопросы пока я задаю. Я навёл кое-какие справки. Вас подозревали в связи с криминалитетом. Дело было связано с наркотиками. Как это укладывается гармонично в тезис вашего доктора о размножении вашей загадочной личности. С одной стороны вы охраняете правопорядок, а с другой совершаете преступления.
– Что вы мне можете предъявить?
– Убит пенсионер.
– Я стрелял в бандитов.
– Бандиты целы, а пенсионер убит.
– Вы хотите, чтобы я из-за этого свёл счёты с жизнью? Вам от этого будет легче?
– Опять сводите серьёзные вещи в шутку.
– Мне не до шуток. Я пенсионера убил.
– Только пенсионера?
– На что вы намекаете?
– Не намекаю, а предполагаю.
– Вижу, вы меня изначально определили в бандиты. Как это у вас называют? Профессиональный нюх, кажется.
– Не определил ещё, а только наметил кое-какие очертания вашей личности, вашей истории. Наркотики, увольнение из органов, потом смерти инкассаторов и пенсионера. Какая-то чёрная нить тянется в вашей биографии, только где начало, где конец неясно.
– Фактов нет.
– Фактов нет, но будут – найдём.
– Можно ли найти, то чего нет? Бандиты же не взяли деньги.
– Видимо был какой-то сбой.
– Был бы человек, а статья найдётся – ваша любимая схема?
– Хамите. Я не прощаюсь.
Щипко ушёл.
Глеб провёл ещё десять дней в больнице. Щипко приходил к нему два раза. Марина не навещала Глеба. Вадимыч был прав. Видимо и у сердца есть разум, который знает о делах любовных, больше чем мозг. Эта Эммануэль, эти улыбки.
Квартира опустела без Марины. Она вывезла все свои вещи, включая семейные и свадебные фотографии. Глеб сидел на кухне. На плите в кастрюльке варились два яйца. Почему она предала его в тяжёлую минуту? Боялась возиться с мужем-психом и неудачником? Она думала, что он превратится в овоща? Он не смог сделать её счастливой. Счастья у них имели разные значения. Он мысленно пожелал ей счастья и отпустил её.
Она в это время ехала в машине. За рулём сидел Степан Шлёпкин. Он недавно купил иномарку в кредит и собирался жениться на Марине. Они направлялись к нему на дачу, где он обычно проводил выходные и праздники. Шлёпкин был старше Марины на пятнадцать лет. До неё у него были две официальные жены и двое детей от них. У Шлёпкина было волевое и самодовольное широкое лицо. Когда-то он был красив.
– Переживаешь за него? – спросил он.
– Чувствую себя сукой и предателем.
– Сердцу не прикажешь любить. Надо отдать себя во власть любви, ведь только в этом заключается смысл жизни.
– Что с ним будет?
– Всё устроится, устаканится. Такую, как ты, он больше не найдёт.
5.
Глеб уволился с работы. Фирма, деньги которой пытались похитить бандиты во время нападения на инкассаторов, выплатила Глебу премию – тридцать тысяч рублей. На эти деньги Глеб мог прожить один-два месяца, не работая. Без работы он чувствовал себя одиноким. Дома он читал книги и смотрел телевизор. Вечерами он обычно шатался один по городу. Близких друзей у него не было. Старые друзья переженились и с ними он редко виделся. Он не любил кладбища, но однажды пришёл на могилы Серёги и Вадимыча возложить на могильные бугорки белые гвоздики.