, – сказала вдруг С., и зрачки её расширились, – они могут лишь обмениваться своими личными пакетами в надежде на чистую сделку, обрыв связи»[31]. Она частенько цитировала великих: вредная, на самом деле, привычка, один из «умных» способов так и не высказать с в о ё… Мне захотелось раздеть, банально раздеть её, может даже снять ш к у р к у – здесь и сейчас, на свадьбе её р о д с т в е н н и к а: я знал, под чёрным атласным воротом, под строгой застёжкой и тугим поясом прячется от меня перевёрнутый на спину ёжик: я мог погладить его, а мог и распороть ему брюшко… «Горько!» – распетушился тамада: я со странным сожалением посмотрел на брачующихся, и плеснул водки. С. притворялась, будто ей нет до меня дела. Целующиеся на публику куклы напоминали пингвинов. Как странно, подумал я, как всё странно… до чего же С. красива? До неприличия?..

Однажды она обронила, что бросит всё и приедет, приедет н а с о в с е м. Я тут же спошлил, заявив, будто не потерплю рядом с собой женщину без «вышки»: С. училась тогда на втором курсе того самого меда, который окончили когда-то и мы с её братцем – конечно, мои слова показались ей жестокими… а ведь «злодей» помнил её совсем юной, совсем ещё дикой: вот она щёлкает меня, едва переступившего порог, стареньким своим «Зенитом», вот откладывает томик Саган, чьи романы здорово задурили ей голову (как сейчас помню: «Смутная улыбка»), вот растерянно вертит жестяную банку (кукумария с галатурией, предмет моих постоянных насмешек); «а рот-то, ротто в ягодах весь, да ты до лесных прогулок охотница, так бы и съел черничку твою, дядь’игорь, дядь’игорь, ха-ха-а вот и не достанешь, ха-ха-а вот и не догонишь, ха-ха-а вот и не…»

В ту пору С. ещё не признавалась себе, что приезжает на каникулы вовсе не к брату, и поначалу делала вид, будто люто меня ненавидит – пусть понарошку, пусть… да кто теперь разберёт?.. У неё было – впрочем, почему б ы л о? я наблюдал за передвижениями её фигурки на протяжении всей свадьбы, напрочь забыв про кольцевавшихся, – умопомрачительное (помрачающее рассудок: мой рассудок) тело, огромные серые глазищи с пляшущими в зрачках чертями и длинные каштановые волосы, абсолютно прямые, которыми она пыталась связать мне руки, стремясь – едва ли осознанно – привязать к себе по-настоящему. Штрих к портрету: она могла не вставать с мата — а «прелюбодействовали» мы, как сказала бы моя благоверная, на спортивных матах – сутками: вот оно, ложе… Я пробавлялся тогда лечфизкультурой – в моём в е д е н и и находились спортзал да кабинет нескладного, построенного пэгэтэшной администрацией специально для «крутых» своих пьянок, оздоровительного комплекса. Странно, словечко «командировка» – какая? куда? – всё ещё действовало на женщину, взявшую – всегда казалось, взявшую в з а й м ы, будто б поносить, – мою фамилию. Нас связывало общее студенчество, всё тот же лечфак – и точка: моя будущая жена оказалась единственной из группы, не пролепетавшей ялюблютебяигорь, поэтому, собственно, всё и сложилось. Лет несколько я был если не счастлив, то вполне доволен жизнью – или мне так казалось, не знаю… казалось до тех самых пор, пока на нас не рухнул ребёнок, спровоцировавший невольно то, что называют окончательным охлаждением. Моя благоверная со странным рвением окунулась в так называемый воспитпроцесс, как-то нехорошо расползлась, опустилась до «конского хвоста» с грязно-жёлтой махровой резинкой у затылка и, как мне показалось, окончательно з а с н ул а. Хуже того, она ударилась в православие и даже пыталась – разумеется, безуспешно – наставить «на путь истинный» и меня в то самое время, когда я довольно успешно наставлял ей рога… Почему я думаю