Размышляя над «еврейским вопросом», Маркс рассматривает религию не с точки зрения богословия, а как социальную и политическую величину. В начале XIX века евреи в Германии занимались в основном торговыми и финансовыми сделками, селились на определенных территориях, хоть и не закрепленных за ними законодательно, но отведенных государством – все это помогало им сформироваться как общности. Однако с 1816 года, когда родной отец Маркса был поставлен перед выбором – остаться евреем или стать полноценным членом общества, перейдя в христианство, – евреи в Пруссии не имели одинаковых прав с остальными гражданами В начале 40-х годов права и роль евреев в обществе вновь подверглись пересмотру.

В своей работе Маркс утверждал, что религия используется государством для решения повседневных задач, будь то христианство на политической арене или доминирование евреев в торговле, а также размышлял, что может означать свобода от религии, если не рассматривать этот вопрос в русле теологии.

Маркс говорит, что евреи, заняв нишу своей основной деятельности – финансы, – стали необходимым условием самого существования государства, и заключает, что изгнание евреев из ниши коммерческой деятельности (каковую он считал сущностью иудаизма) и тем самым лишение их выгоды – спровоцирует социальную революцию в Германии, о которой Маркс так мечтал. Государство не сможет выстоять, если рухнет один из важнейших его столпов – финансирование; государство, которое Маркс и его единомышленники презирали, падет {27}.

Две статьи Маркса в «Ежегоднике» затрагивали совершенно разные темы, но одинаково касались будущего Германского союза, и обе прогнозировали его развал. В этих статьях Маркс зашел дальше, чем во всех работах кельнского периода, когда приходилось высказываться с оглядкой на цензуру. В Париже никаких цензурных ограничений не существовало, и тон статей Маркса стал намного резче, в них явно обозначилась тенденция к революционной пропаганде.

К этому времени Женни находилась на седьмом месяце беременности, а финансовое положение семьи было по-прежнему нестабильным. Отношения Маркса и Рюге заметно испортились из-за излишне радикального тона статей Маркса, кроме того, они часто спорили по поводу Гервега. Рюге чувствовал отвращение к поведению Гервега. Он называл его распутником и потаскуном, говоря, что тот «поддался и продался соблазнам Парижа, его магазинам, богатым салонам, цветочным киоскам, экипажам и девицам». Его приводили в ужас отношения Гервега с графиней д’Агу, и он обвинял поэта в легкомыслии и лени. Во время одной из таких обличительных тирад Маркс молча выслушал его и тихо ушел, но дома сочинил открытое письмо, в котором гневно и пламенно защищал гений Гервега и назвал Рюге недалеким, узко мыслящим обывателем и филистером {28}. Впрочем, вполне возможно, что истинной причиной их разногласий все же были деньги. Рюге отказывался платить Марксу обещанное жалование и вместо денег предложил забрать часть тиража бесполезной, как ему казалось, газеты.

Отказ Рюге платить взбесил Маркса не только потому, что у него не было других источников дохода, а ему вот-вот предстояло стать отцом, но и потому, что он знал о наличии у Рюге средств, вырученных на железнодорожных акциях {29}.

Положение Карла и Женни грозило стать безвыходным, однако Георг Юнг и бывшие акционеры «Rheinische Zeitung» два раза присылали Марксу суммы, которые он мог бы заработать в качестве соредактора «Ежегодника», – это было сделано, по их словам, в знак признательности за совместную работу в Кельне {30}. Это поступок, в свою очередь, вызвал резкое раздражение Рюге и побудил его пожаловаться Фробелю на то, что Маркс и Женни живут не по средствам. «Его жена подарила ему на день рождения хлыст для верховой езды стоимостью в сотню франков – а наш несчастный дьявол не умеет ездить верхом и не имеет лошади! Он вечно хочет иметь то, на что падает его взгляд: экипаж, дорогую одежду… луну с неба» {31}.