Два «подлинных марксизма» сразу: один для «голодных», другой для «сытых».

В одном случае говорится: везде классовая борьба – в экономике, в суде, в университете, в беллетристике, везде буржуи навязывают вам свою идеологию, чтобы отвлечь от вашей справедливой и священной классовой ненависти.

В другом случае дается понять, что марксистская теория, достаточно глубокая сама по себе и приемлемая для людей мыслящих, в силу разных независимых обстоятельств подвергается упрощениям и искажениям, за которые наши основоположники ответственны лишь в крайнем случае, лишь «отчасти» (по недостатку времени и пр.).

Достаточно четко различаются два «подлинных марксизма» по своей аудитории. Ничего подобного разъяснениям, которые Энгельс приватно дал Блоху или Боргиусу, не найти ни в программных документах, ни в публицистике основоположников. Здесь марксизм прямолинеен и топорен, как доска. Спрашивается, что – оригинал и что – карикатура?

Можно согласиться с тем, что спекулятивные диалектические ухищрения и специальная терминология не отвечают уровню понимания малообразованной массы. Поэтому для «просвещения» рабочего класса ученые выкладки необходимо максимально упростить. Однако совершенно ясно, что речь в данном случае о принципиально разных двух точках зрения, об аргументированной «просвещенной», «научной» позиции (с одной стороны) и о пропагандистской, вульгарной сумме взглядов (с другой стороны).

Второе и первое имеют общим лишь авторство. Первое можно обсуждать в академическом тоне, делать поправки, уточнять или дополнять отдельные положения – все это остается достоянием сравнительно узкого круга «интеллектуалов». Второе подлежит не обсуждению, а пропаганде – формированию «научного мировоззрения» широких масс трудящихся, их «идейной закалке». Очень важно помнить, однако, что упрощенный вариант марксизма преподносится массам в качестве результата высочайшей науки. Оба варианта отнюдь не противополагаются один другому, каковое впечатление пытается создать Энгельс в цитированных письмах.

Все сказанное относится, разумеется же, не только к одному из принципов «исторического материализма», но и ко всей теории марксизма. Данный пример отражает не один частный вопрос, но положение с марксизмом как целым. Здесь, в данной конкретной форме, сталкиваемся мы с одним из наиболее существенных свойств марксистского учения и марксистской практики – приобретать окраску и форму, подходящую к конкретным данным обстоятельствам.

Указанное диалектическое свойство мимикрии и протеизма, не идентифицированное еще достаточно ясно, имеет принципиальное значение в понимании этого «вечно живого» феномена.

Как только предпринимаем мы попытку выяснить, какая именно соль заложена в существе марксизма, мы убеждаемся, что выяснить это очень непросто. Только что было продемонстрировано, как Энгельс аккуратно (не очень-то аккуратно) поправил Маркса, а ведь основоположники – оба. В подобных случаях, когда выясняется, что творцы пролетарского мировоззрения поют вразнобой, в игру вступает новое правило: положение о творческом подходе к марксизму, который не есть установленная раз навсегда догма. Однако и тут не нужно полагать, что дело этим упрощается. В истории марксизма находятся факты самого твердолобого догматизма наряду с фактами совершенного отступления от буквы Маркса – на позиции тех же Лассаля, Бакунина, может быть, Ткачева и хуже того, причем все эти отступления марксисты ухитряются проводить… под знаменем Маркса.

Наблюдая «творческие» поправки Энгельса к основному догмату Маркса, обратим внимание на то, что поправки эти преподносятся как раскрытие подлинного содержания Марксовых формулировок – то есть того, что в них якобы имеется, но недопонимается, например, какими-то марксистами в кавычках.