Не поднимая головы, он обратился к Полибию:

– А ты?

– Полибий, сын Ликорты.

Писец отложил свиток и произнес торжественно:

– Для тебя, Полибий, свое назначение. Там твоя повозка. Тебя отвезут к месту.

– Но мы хотим вдвоем! – воскликнул Полибий. – Глашатай объявил по двое и по трое.

– Кому вдвоем и втроем, – проговорил писец, отчеканивая каждое слово, – а тебе одному. И слово «хотим» надо было дома оставить, Полибий, сын Ликорты!

– Я останусь один! – воскликнул Телекл. – Один на чужбине, в какой-то проклятой богами Альбе! И мой Критолай не сможет отыскать моей могилы!

– А где буду я? – угрюмо протянул Полибий. – Может быть, меня отделили потому, что я гиппарх[16] и нуждаюсь в особо строгом надзоре?

Они обнялись и долго стояли, не в силах оторваться друг от друга.

Филоник и Андриск

По кривой римской улочке шли двое – плотный лысый человек в дорожном гиматии с капюшоном и худенький мальчик в рваном хитоне, босой, со светлыми, давно нечесаными волосами.

– Вот так, Андрокл, – проговорил лысый по-гречески. – С этого дня у тебя начинается новая жизнь.

– Меня, господин, зовут Андриском, – буркнул мальчик.

– Как захочу, так и назову, – отозвался лысый без злости. – Ведь ты раб.

– И еще, – добавил он, почесывая висок мизинцем, – благодари богов, что твой господин – Элий Пет.

Улочка, змеившаяся вверх, начала спускаться под гору. Двухэтажные дома с неизменной лавчонкой на первом этаже сменились лачугами, жалкими и неряшливыми. Пахнуло гнилью. Видимо, неподалеку была городская свалка.

– Куда мы идем, господин Элий? – осмелился спросить Андриск.

Лысый рассмеялся.

– Какой я Элий! Элий – римский сенатор и консул. Стал бы Элий пешком по Риму ходить? Меня зовут Филоником. Я был рабом Элия, как сейчас ты. А моя супруга Гликерия – рабыней, кормилицей его дочурки. Когда та подросла, господин отпустил Гликерию на свободу и меня с ней заодно. У нас денег хватило свое дело завести, мастерскую в Кумах. Туда мы с тобой и идем. Рабов же я на господские деньги покупаю. И товар продаю. Доход с господином пополам, по справедливости. А дом, что в Кумах, господский. Мастерская наша скорняжная. Работа не чистая. Да и кожи не фиалками пахнут. Но на судьбу не жалуюсь.

Навстречу им двигался человек со странным сооружением на голове. За ним другой. Подойдя ближе, мальчик увидел, что идущий впереди совершенно гол, а на голове у него колодка, куда всунуты руки. При виде прохожих тот, кто шел сзади, с размаху ударил голого бичом по спине.

Филоник взял мальчика за руку и стал вместе с ним у забора, чтобы пропустить идущих.

– Беглый! – произнес он, когда стихли свист бича и стоны. – Обычно такого зрелища римляне не пропускают, но сейчас на Форуме интереснее. Я же на раба никогда руки не подниму, хотя Элий мне власть дал. Рабы меня между собой «добряком» называют. Но тех, кто плохо работает, я продаю и деньги возвращаю господину.

Они подошли к городским воротам. Двое стражников, опершись на копья, переговаривались на своем каркающем языке.

– Судьбу свою клянут! – пояснил Филоник, когда ворота остались позади. – Сегодня на Форуме покажут гладиаторов. Народу будет дано угощение. А им пост покинуть нельзя!

Утро Полибия

Рядом с Полибием стоял человек с усталым, невыразительным лицом. Потускневшие глаза. Дряблый подбородок с порезами от бритья. Трудно поверить, что это сам Эмилий Павел, победитель Персея.

– У меня дома книги, – начал ромей, легко выговаривая слова чужого языка. – Я хочу сказать – библиотека царя Персея.

«Начало хорошее! – подумал Полибий. – Книги, значит, не тюрьма».

– Двадцать мешков книг. Свиткам тесно.