– Падлы, видно же, что они Борова с самого начала тянули! И тесак специально так спрятали, чтоб он нашел! Тьфу! Подстава!

– Жаль мужиков, положат всех нормальных, – говорит кто-то из толпы. – Свою крысу блатную протащат. Кто за бухлом сгоняет, пока столовка не закрылась?

Смуглый здоровяк оборачивается и видит меня, его круглое, как блин, покрытое оспинами лицо чуть вытягивается.

Надо же, у него не только рожа, но и имя похоже на блин.

– Опа, у нас подселенец, – без эмоций говорит Блин, и все поворачивают головы.

А я ощущаю беспомощность, потому что бить их нельзя, а я не знаю, что с ними со всеми делать, если они начнут меня прессовать.

– Чего язык в жопу затянул? – говорит кривоногий.

Оцениваю вероятных противников: всем за тридцать, все обрюзгшие. Пожалуй, я смогу их легко уложить, но делать этого не стоит, меня в лучшем случае отсюда выкинут, и мой план провалится. Хочется подойти и дать ему в рожу, чтоб заткнулся, но приходится искать другое решение – чтобы не конфликтовать и одновременно не выглядеть чмом в их глазах.

– Где тут свободная койка? – спрашиваю я и с безмятежным видом хлопаю по крайней нижней справа. – Меня зовут Леон.

– Ты не охренел ли? – вызверяется на меня Блин. – Это моя постель. И вообще, право на ночлег еще надо заслужить.

– Вот-вот, – поддакивает кривоногий. – Сгоняй-ка нам за пивом.

Никто не смеет разговаривать со мной в таком тоне, тем более – черноротая падаль. Приемную комиссию с их пренебрежением я стерпел, но больше прогибаться не намерен, меня поглощает праведный гнев, собираюсь уложить Блина с одного удара… Но кто-то будто прикладывает к моему лбу холодную ладонь, и пламя злости гаснет. В голову приходит здравая мысль: я сажусь на скрипучую кровать Блина, чтобы разозлить его, и он напал первым.

– Так где свободная койка?

– Ах ты! – Блин устремляется на меня, его силуэт вспыхивает красным – программа трактует его действия как агрессию и выдает:

Отлично! Разбивать морды здесь не нужно, потому, увернувшись от неуклюжего удара, беру горло Блина в захват и душу, пока он не вырубается.

Аккуратно положив тело на пол, повторяю вопрос:

– Так где здесь свободная койка?

На помощь приходит тощий парень с кривым неоднократно сломанным носом, указывает на две верхние полки справа и слева, у выхода.

– Ты пожалеешь, – шипит кривоногий.

– Не злите меня, пожалуйста, – как можно миролюбивей говорю я. – Мне не хочется никого бить.

– И правильно ты их, – ворчит тощий. – А то совсем охренели!

Полночи я провожу в ожидании, когда меня начнут душить подушкой, но ничего подобного не происходит: черноротые слишком дорожат своими местами.

Темнота. Взахлеб храпит кто-то из соседей, мигает красная точка электронного замка. Трикстерам, тысячелетиями скрывавшимся под землей, достаточно и фосфорического браслета, какой я не снимаю с детства, чтобы ориентироваться в кромешной темноте, а этого красного огонька, который простой человек не заметил бы, – и подавно.

Доносится едва различимое жужжание, красный огонек гаснет, и дверь приотворяется. Вырубили электричество? Не поверю, что это случилось само собой. Вскоре получаю подтверждение подозрений: сквозь храп слышу торопливые шаги. Бесшумно спускаюсь с верхней койки и не обуваясь, чтоб не топать, подхожу к выходу, выглядываю и вижу силуэт, движущийся к двери, которую мне Корнелий запретил открывать. Фокусируюсь на силуэте:

На ловца и зверь бежит!