И дым – не всегда пожар или огонь.

Он бывает просто так.

Ароматный дым плывёт вокруг и ведёт тебя за собой, но ты давно не помнишь аромат, хотя он ласков дарящими радость травами, благоухает спокойствием и поглощает всё, что делает тебя чёрным. Аромат ведёт тебя в дым вслед за флейтой, что плывёт невидимо, но делает тебя музыкой. И разгоняет тоску, заставляя замереть в тишине дыма и флейты. Аромат и мелодия прячут тебя в себе. Пытаются примирить с кровью, что чёрным вытекает изнутри.

Дым берёт твою боль.

Но она вернётся, потому что дым не вечен.

Ты плывёшь дымом, становясь мелодией флейты. Срываешься вдаль, и больше нет в тебе надрыва.

Травы радости, что прячутся внутри аромата, умоляют тебя стать счастливым. Ты поддаёшься, не желая их обижать. Ты растворяешься, но чёрного много, а настоящую радость нельзя найти в травах.

Ты это понимаешь, но всё равно ныряешь в дым.

Ведь каждому нужна радость, пусть и ненастоящая. Каждому есть, что забыть. У каждого есть чёрное, которое нужно отдать.

Просто у некоторых его слишком много.

Чёрного.

И ты становишься мелодией, растворённой в облаке искусственной безмятежности. Наслаждаешься бесконечной вереницей образов счастья и напитываешься спокойствием всех трав Герметикона. Ты принимаешь ненастоящую радость и обретаешь мир с собой. А когда мелодия умирает, жалобно шепчешь:

– Нет…

Потому что хочешь остаться в спокойствии дыма и музыки, где чёрного нет, а ОНА жива и вы навеки вместе.

Но мелодия умирает. Ты злишься, пытаешься держать её… напрасно. Мир в душе меняется на мир вокруг, ты больше не плывёшь и нехотя открываешь глаза.

И видишь стоящего у ложа человека… Мужское лицо… Сначала непонятное, потом смутно знакомое. Потом…

– Нестор! – Фраза получается тягучей. – Ядрёная пришпа…

Это не ругательство, хотя может им быть, это присказка на все случаи жизни. Мужчине об этом известно, поэтому он улыбается:

– Я тоже рад тебя видеть, кузен! Выглядишь, как всегда, молодцом. Наркотики?

Голос громкий, бодрый, фразы быстрые, но это плохо, потому что в голове пусто и чуть-чуть звонко: травы пожирают не только чёрные мысли, но всё, чтобы не ошибиться. Ответ на вопрос приходится искать пару секунд, зато находится правильный:

– Транс.

– А как сказал я?

– Благовония и звуки, – уточняет хозяин дома. – Только они.

И вытирает потный лоб тонким платком.

Адигены встретились в небольшой, с низким потолком комнате, старательно задрапированной плотным тёмно-красным бархатом. На полу толстый ковёр, на потолке толстый ковёр, три большие жаровни выдыхают медленный дым, а в центре – приземистое ложе в калеванском стиле, на подушках которого и возлежал облачённый в шёлковый халат Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур. Могучий, но расслабленный. Выглядящий не больным, не измождённым, но бесконечно усталым. Усталым от всего.

– В углу прятался хамокский шаман, так я его выгнал, – с прежней весёлостью сообщил Нестор. – Извини, если прервал сеанс.

– Ничего страшного.

– Надеюсь, он пиликал на дудочке с твоего разрешения? А ещё жёг вонючие листья и тихонько подвывал.

– Ага. – Помпилио взял со столика бокал и сделал большой глоток воды – хитрый дым вызывал сильную жажду.

– Получается, я напрасно дал ему пинка?

– Сломал что-нибудь?

– Судя по тому, как быстро он выскочил, – нет.

– На Хамоке водятся пришпы, – усмехнулся дер Даген Тур. – Они приучили местных быть шустрыми.

– А шаманов, судя по всему, особенно.

Гость Помпилио, Нестор Гуда, и сам походил на пришпу, во всяком случае – размерами, отличаясь гигантским, выше двух метров, ростом и необычайной шириной плеч. Казалось, если Нестор расставит руки, то сможет объять всю Кардонию, а то и всю звёздную систему.