Особняк на Крестовском острове выглядел заброшенным. Тронутый ржавчиной кованый металлический забор, неухоженный сад, заросшая травой дорожка, выложенная гранитными плоскими камнями. Корявые деревья раскачивались под порывами холодного, промозглого ветра. Кусты разрослись, ощетинившись необрезанными ветвями.

– Дом, – задумчиво прошептал я, глядя на открывающийся пейзаж через окно машины. – Добро пожаловать в семейный склеп.

Каждая дворянская семья считала своим долгом иметь здесь особняк. Или летнюю резиденцию, куда аристократы приезжали, чтобы отдохнуть от шума и городской суеты. Поэтому по древней неписаной договоренности здешняя земля считалась священной. И убийства здесь были запрещены. Сам император и Синод обещали любому жителю острова защиту.

Мой сопровождающий остался в автомобиле, бросив на особняк равнодушный взгляд.

Я подошел к воротам и приложил к панели замка открытую ладонь.

– Право крови подтверждено, – послышался из динамика ровный женский голос. – Добро пожаловать домой, мастер Карамазов.

Панель сменила цвет с красного на зеленый, раздался щелчок и металлический лязг.

– Домой, – прошептал я давно забытое слово. Оно казалось мне чужим и неестественным.

Я заметил, что ворота распахнулись без скрипа. Видимо, кто-то заботливо смазывал петли. Дом высился тремя этажами в глубине парка. Кремовый кирпич с годами не утратил своего цвета. По одной из стен вился дикий виноград, который некому было укрощать. Он настырно лез в широкие окна и обвивал балкон с решетчатыми перилами. Покатая крыша из терракотовой черепицы немного посветлела за время. На шпиле виднелся фамильный герб, который некому было начищать до блеска. Но все же поместье не казалось убогим. Даже в запущенном состоянии оно было величественным и внушало уважение.

– Идущий дорогой смертной тени, да не убоюсь я зла, – декламировал я, шагая к широкому полукруглому мраморному крыльцу, на постаментах которого сидели горгульи.

Статуи протягивали в мою сторону сложенные лодочкой ладони. Когда я подошел к входу, в руках тварей вспыхнули красные огоньки, ярко осветив ступени. С навеса взлетела крупная птица.

– Добро пожаловать домой.

У двустворчатой двери стоял мужчина, опирающийся на трость. Я остановился, чтобы рассмотреть его, и удивился, что дворецкий почти не изменился за те годы, которые мы не виделись. Высокий, крепко сбитый мужчина за пятьдесят, с широким лицом, которое обычно хранило выражение вежливого безразличия. И только для важных для него людей оно менялось и освещалось эмоциями. Для меня мужчина улыбнулся и слегка склонил темную голову. Тут я заметил несколько серебристых прядей, рассекающих шевелюру. Раньше их не было.

– Спасибо, что встретил, Мэйхем. – Я крепко обнял старика. – И отдельная благодарность за то, что остался после смерти хозяина.

– Рад служить, – ответил Мэйхем и добавил чуть тише: – Я предан не человеку, а Семье. И Карамазовы не погибли, мастер. Прошу, проходите.

– Спасибо, старый друг. – Я хлопнул дворецкого по плечу и вошел в холл.

Позади послышался стук трости по мраморным плитам крыльца. Этот звук казался родным. Именно он ассоциировался у меня с детством. Старик всегда был неподалеку, и стук его верной трости сопровождал каждый шаг преданного слуги. Сомневаюсь, что дворецкому и впрямь нужна была эта палка, потому как осанка у Мэйхема была отличной, а шаг – твердый. Даже сейчас, столько лет спустя, его походка была уверенной.

Просторный холл с четырьмя колоннами был практически пуст. Огромная люстра из хрусталя под потолком казалась немного тусклой, камин у дальней от входа стены зиял пустым порталом, диван и несколько кресел оказались закрыты чехлами, дубовый резной столик венчался канделябром, в котором были установлены настоящие восковые оплывшие свечи. На стене напротив висела большая плазменная панель. Рядом виднелся свернутый в рулон ковер, который когда-то лежал у подножья лестницы.