Объявили привал, чтобы дать возможность людям передохнуть, а самим обсудить сложившуюся обстановку. Было пасмурно, дождь моросил, но редкие капли его стали крупнее. И вдруг пошел снег, тяжелый мокрый, очень неприятный снег. Стало холодно и мерзко.

Подошел председатель Ширлана Карам-киши. Его брезентовый с капюшоном плащ насквозь уже промок, сапоги распухли от влаги, и видно было, что он с трудом переставляет ноги. Старший группы разведчиков лейтенант Низами, посмотрел на полковника, глазами спрашивая разрешение говорить ему при посторонних или нет. Получив одобрительный кивок от командира, он неторопливо стал докладывать.

– Прошли почти до самого перевала, армян там пока нет, но когда спускались вниз, увидели группу, человек так двадцать. Наверняка армяне, идут параллельным маршрутом. Ясно одно, что идут именно к перевалу, так что, командир, надо торопиться, если хотим добраться первыми.

Слушая разведчика, Карам киши все хмурился, и видно было, что он хочет что-то сказать. Полковник повернулся к нему:

– Аксакал, что хотите сказать, прошу вас, мы должны решить, что делать, учитывая состояние людей.

– Знаешь сынок, – председатель посмотрел на полковника, – я старый человек и смерти давно не боюсь, я много видел в этой жизни. Вырастил детей и понянчил даже внуков. А что еще можно в моем положении желать от ВСЕВЫШНЕГО. Народ выбрал меня своим аксакалом, и теперь, я отвечаю за каждого из них перед АЛЛАХОМ. Это я говорю, чтобы вы меня поняли правильно.

Карам киши, как все старики-горцы, не спешил высказывать свои сокровенные мысли, говорил так, чтобы слушающие сами догадывались, о чем пойдет речь ниже. Полковнику не терпелось узнать, зачем к ним пришел этот старик, но он сдерживал себя, не решаясь прервать аксакала, тем самым нанести тому глубокую на слове обиду. На Кавказе пожилые люди пользуются особым статусом, им нельзя перечить, прерывать их разговор, тем более, торопить высказаться. Можно не только получить от них замечание, но и своей невоспитанностью опозорить свой род, своих родителей. Зная это, все терпеливо молчали, давая старику высказаться. Тот помолчал минуту и, собравшись мыслями, изрек:

– Не буду от вас скрывать, дети мои, – Карам – киши, обвел всех взглядом, – состояние людей близко к отчаянию, многие идут из последних сил. И если мы не дадим людям отдохнуть, может произойти страшное несчастье.

При этих словах старика все замерли.

– Говорите, – полковник не выдержал, показывая рукой на своих стоящих бойцов, сказал:

– Мы должны знать все, что твориться среди людей, идущих вместе с вами.

– Командир, – старик впервые назвал так полковника, – у женщин на руках от холода умирают дети, но они несут их, не решаясь оставить на снегу. Боюсь, как бы они в отчаянии не пошли на самоубийства, бросившись со скалы. Две молодые соседки, взявшись за руки, так бы сделали, если бы мы вовремя не остановили их. Те дети, которые вначале шли сами, теперь садятся на снег и не могут подняться самостоятельно.

При этих словах из глаз скатились две слезинки, оставляя бороздки на изможденном старческом лице. Старик рукавом старенького плаща смахнул их, но две другие уже катились вниз.

– И еще, – старик сделал паузу, стараясь унять дрожь в голосе. Глубоко вздохнул, а потом продолжил, – лошадей наших, которые везли старух, кто-то увел, сбросив старушек под скалой.

Мерзавцы, сказали им, что это ты, командир, приказал так сделать, Якобы лошади вам нужны для разведчиков. Народ требует, чтобы вы вернули лошадей, потому что на руках нам стариков не вынести. Родственники тех старух, грозятся покончить собой.