***

До чего же приятно, открыв глаза, зажмуриться от затопившего палатку сияния. Повернув голову, Андрей покосился на девушку: лицо осунулось, в губах ни кровинки, рот приоткрыт, дыхание ровное, волосы слиплись от пота. Осторожно прикоснулся ладонью ко лбу. Прохладный. Вот и славно. От мысли, что до вечера успеет отконвоировать девушку в поселок и вернуться обратно, Андрей повеселел. Рюкзак спрячет, таскать его туда и обратно нет резона. Выбравшись наружу, осмотрелся. От набивших оскомину туч не осталось и следа, солнце, несмотря на раннее утро, надув щеки, изо всех сил пригревало, от мокрого валежника валил пар, внизу глухо и неумолчно гудела река. На полянку ворвалась буро-коричневая бархатка, пятна на концах ее крыльев походили на черные маленькие глазки с ослепительно белыми зрачками посредине. Горностаев протянул руку, бабочка уселась на ладонь, настороженно поводя усиками, ощупывала пространство, убеждаясь в своей безопасности. Упорхнула. Проводив ее взглядом, он подумал, что это добрый знак.

Содрав с упавшей березы бересту и насобирав под лиственницами сушняк, развел костер. На рогатину подвесил советский армейский котелок. Андрей привык обходиться одной посудиной, вторую считал излишней. Как только вода закипела, высыпал в нее две пригоршни пшенной крупы и отставил котелок в сторону.

Чтобы не застудить пятую точку, Андрей расположился на маленьком коврике, который крепился к поясу резинкой. Туристы эту удобную и практичную штуковину называют по-разному: сидушка, пенка, хоба, пендаль, поджопник и даже геморройник. Кто первым додумался использовать ее в походах, неизвестно, Горностаев наградил бы его орденом за спасение репродуктивной функции мужчин и женщин.

Увидев девушку, выползшую на карачках из палатки, Андрей поневоле улыбнулся, что не укрылось от ее глаз. Она вскочила на ноги, будто узрела под носом гадюку, приблизилась и долго рассматривала его с таким видом, будто изучала ядовитое насекомое. Горностаев выдержал ее взгляд, отметив про себя, что благодарности от девицы не дождется.

– Это ты меня раздевал?

Горностаев демонстративно оглядел окружающее пространство, будто выискивал того, кто осмелился на такое надругательство, кивнул и картинно развел руками. У Найды, как он понял, начисто отшибло память. Забыла, как он вечером насильно поил ее таблетками и чаем.

– Куда белье дел?

Быстро оклемалась. Остались еще в русских селениях женщины, которых никакая лихоманка не берет. Ишь как бровки насупила. Из-за чего, спрашивается? Если бы не промокла до нитки, стал бы он ее раздевать.

Белье и остальные вещички Андрей еще до завтрака прополоскал в ручье, тщательно выжал и повесил сушиться на реп-шнуре, который натянул между двумя лиственницами ниже по склону.

Горностаев указал пальцем на сушившееся имущество. Девица негодующе фыркнула и рысью устремилась к нему. Стащив штормовку, долго шарила по карманам. К бабке не ходи, искала паспорт и обратный билет на самолет. Документы она упаковала в толстый целлофановый пакет и обмотала скотчем. Горностаев за многие годы холостяцкой жизни приобрел привычку перед стиркой проверять карманы. Однажды не доглядел и лишился пропуска в лабораторию, который в стиральной машинке превратился в лохмотья. Найденные в штормовке девицы документы он внимательно изучил. Елена Евлампиевна Забруйская, весной исполнилось двадцать четыре года, согласно прописке, живет в областном городе. Название улицы и номер квартиры он запомнил. Интересно, чем руководствовались дедушка с бабушкой Лены, назвав сына столь редкостным именем?