– Ю о'кей? – спросил Григорий, открывая дверцу «нивы».

Сергей собрался было ответить коротко и смачно, однако заметил бегущего к ним Зураба.

– Сейчас я его урою, – процедил сквозь зубы Сергей.

Зураб подбежал, улыбаясь.

– Вот возьми. – Он сунул что-то в карман серёгиной рубашки. – Гурам сказал, – кивнул он на Гришу, – купи ему штаны. – И грузин припустил обратно.

Сергей извлёк из кармана купюру в 50 долларов.

– Ну, падлы! – побагровел он. – Сейчас я им, бля…

– Да ладно тебе, Серёнь! – Григорий выхватил у него купюру и положил ему же в карман. – Хорош разоряться.

Сергей бросил на него презрительный взгляд.

– Хочешь взять подачку? Да, Гринь?

– Ага. – Григорий сел за руль. – Столько мы заработали, ам сори. Мы и этого не стоим.

– Да нас просто кинули, мудило! – Сергей стоял у распахнутой дверцы. – Хочешь это проглотить?!

Гриша взглянул на него, как на больного.

– Серёнь, мы еле задницы унесли. Ты чё, не врубился?

Хлопнув дверцей, Сергей зашагал прочь.

Григорий завёл мотор и медленно поехал с ним рядом. Так они шли-ехали вдоль по улице до тех пор, пока Сергей не наткнулся на торговку помидорами, опрокинув пару ящиков.

– Ну ты, отморозок! – взревела пропотевшая баба. – У тебя глаза где, на жопе?!

– Извините, – пробормотал Сергей, в то время как прохожая старушка бойко совала упавшие помидоры к себе в кошёлку.

Через открытое окно «нивы» Григорий пробасил:

– Серёнь, гляди: бананами торгуют. Толкни их пузом, а я подберу. А, Серёнь!

– Послушай, придурок… – собрался ему выдать Сергей, однако махнул лишь рукой и влез в притормозивший джип. – Давай пропьём эти баксы, – предложил он.

– Ну, Серёнь, – Гриша резко рванул с места, – умнеешь на глазах. Смотри, вон пошла: прямо трусы виднеются. А ножки в норме, да, Серёнь? Сейчас заедем в кафешку, тут поблизости. Там такие шашлыки!

Обшарпанный джип лихо развернулся на проезжей части, прямо перед грузовиком, и покатил по нагретому шоссе. Остановить его никто не пытался: кому, в сущности, он был нужен.

Если в театральной проходной повесили зеркало, это вовсе не означает, что проходящие мимо актёры должны вспоминать о недостатках своей внешности. Оля Казанцева, например, относилась к своему отражению весьма благосклонно. Из зеркала ей улыбалась очаровательная блондинка в белой блузке, в белых брючках и в белых босоножках на каблучке. И девушка эта, несмотря на жару, выглядела свежей, словно только что из холодильника.

– Хороша, чего уж там! – похвалила вахтёрша.

Это прозвучало искренне, и Ольга печально отозвалась:

– Старею, тётя Настя, старею.

– Попробуй сесть на диету, – посоветовала из-за её спины веснушчатая физиономия с торчащими рыжими волосами. – Или походи в бассейн дважды в неделю.

– Да, Алевтина, – вздохнула Ольга, – умеешь ты сказать приятное.

– Стараюсь. – Алевтина потрогала рукав Ольгиной блузки. – Хороший матерьяльчик. Как тебе наш паноптикум?

Ольга улыбнулась.

– Планы грандиозные. Польские гастроли многим ударили в голову.

– То есть тебе как бы всё равно? – Алевтина тщетно пыталась, расчесать свои непокорные пряди. – Ты как бы выше этого? Ольга взглянула на неё с сожалением.

– Извини, Аль: меня ждут.

– Нет, ты не ускользай. Ты ответь…

Актрисы вышли из проходной. Ослепительно сверкало полуденное солнце. Ольга расстегнула на блузке пуговку и надела тёмные очки. Рыжие волосы Алевтины походили на солнышко в миниатюре, и цветы на её платье подрагивали от ветерка.

– Ба! – воскликнула Алевтина, приставив ладонь козырьком. – Да это же Валя Гиршин!

Высокий мужчина возле зелёной «хонды» помахал им рукой. Ольга перекинула через плечо изящную белую сумку.