Я вспомнил это только теперь, уже лежа в постели с выключенным светом, и мне страшно не хотелось вылезать из-под одеяла и становиться на колени – вот уж совсем не в моем стиле.

– Благодарю тебя, – прошептал я тому, кто мог бы меня слышать.

Этим и ограничился.

– Он дал мне тысячу долларов, – сказал я Джиму. – Десять купюр по сотне баксов. И пересчитывать при мне не стал. Видно, заранее отложил их в бумажник. Предвидел, что я соглашусь.

– Надеюсь, ты не утратил хватки полицейского.

– Я переложил их в карман.

Много лет назад в Бруклине Винс Махафи дал мне еще один ценный совет. О том, как надо поступать, если кто-то платит тебе деньги.

– Но выглядишь ты не слишком счастливым для человека с тысячью баксов в кармане, – заметил Джим.

– Да от них почти ничего не осталось. Внес плату за номер за следующий месяц, отправил Аните перевод. Ну и еще положил пару баксов в банк, вот и все, что в кошельке осталось.

– Все? Или ты отложил десятую часть своего улова и сжег эти бабки, чтобы задобрить богов?

– Ну, как тебе сказать, – пробормотал я.

Несколько лет назад я взял в привычку отстегивать десять процентов от любого дохода и относить эти деньги в ящик для пожертвований для первой попавшейся церкви. Джим расценивал это как проявление дурацкой эксцентричности и считал, что, когда я протрезвею окончательно, подобные порывы сойдут на нет. Большая часть моих денег доставалась Католической церкви, наверное, просто потому, что их храмы почти постоянно открыты. По дороге домой я немного задержался. Отдал свою дань ящику для бедных при церкви Святого апостола Павла. А потом зашел и поставил две свечки, одну из них – за Джека Эллери.

– И все равно ты хотя бы на несколько долларов богаче, чем был вчера, – заметил Джим. – Но тем не менее совсем не выглядишь счастливым.

– Я взял деньги, – ответил я. – Теперь должен их отработать.

– Найти того, кто убил твоего друга.

– Выяснить, есть ли в списке имя, которое может заинтересовать Редмонда. Которое я сочту нужным и возможным ему назвать. Полагаю, это примерно то же самое.

– А нельзя сразу исключить тех, кто определенно не мог это совершить, и отдать ему список с оставшимися именами?

– Стиллмен и сам мог это сделать, – покачал я головой. – Идея в том, чтобы не создать проблем для людей заведомо невиновных в убийстве Джека, даже пусть они виновны в чем-то другом.

– Значит, в списке есть нехорошие люди?

– Не знаю, кто они такие, кроме отца Джека. Впрочем, тот умер несколько лет тому назад, – ответил я.

– Что без сомнения – оправдательное доказательство, верно? Так ты, насколько я понял, еще не читал список?

– Слишком устал вчера вечером, а сегодня утром у меня были другие дела. Думаю прочесть его прямо сейчас.

– Что ж, неплохая идея, – заметил мой поручитель.

И все равно мне пока не хотелось делать это, и я вернулся в номер, лелея фантазию о том, что конверт из плотной бумаги исчез неведомо куда за время моего отсутствия. Могла, к примеру, зайти горничная – она приходила раз в неделю, а сейчас задержалась на день – зайти, сменить постельное белье, опустошить корзину для мусора и приговорить записи Джека Эллери к испепелению в мусоросжигателе. Или же в номер мог пробраться грабитель и, раздраженный тем, что не нашел ничего стоящего, прихватить конверт и скрыться вместе с ним. Или же спонтанное возгорание, или затопление, или…

Конверт лежал на месте. Я уселся и стал читать.

Когда закончил чтение, выяснилось, что я пропустил ленч, и солнце уже зашло. Я вышел и решил где-нибудь перекусить перед началом пятничного вечернего собрания в соборе Святого Павла. Порывался уйти в перерыве, но все же заставил себя остаться.