И тут я взмолился: неужели? Неужели именно так до конца дней своих мне предстоит проводить каждый субботний вечер?

В постель мы отправились уже за полночь, поймав по радио волну, всю ночь передающую джазовую музыку, и лежали в темноте, и старались доставить друг другу немного радости. А после этого я вдруг почувствовал: что-то промелькнуло и затаилось в темноте, какая-то мысль на самой окраине сознания. Но я отмахнулся от нее и вскоре провалился в сон.

Несколько месяцев назад я перевез в мастерскую Джен часть своей одежды. Она освободила для нее один ящик комода и пару вешалок в платяном шкафу. Так что чистые носки и пара нижнего белья у меня тут имелись, было что надеть после душа. И свежая сорочка висела в шкафу, и я оставил всю грязную одежду ей на стирку.

– Скоро у тебя год, – сказала она за завтраком. – Сколько осталось, около месяца?

– Недель пять или шесть. Что-то около того.

Я думал, у нее есть что сказать по этому поводу, но если даже было, Джен почему-то решила промолчать.

Тем вечером я встретился с Джимом Фейбером в китайском ресторанчике на Девятой авеню. Никто из нас не бывал здесь прежде, но мы решили, что заведение нормальное, хоть и ничего особенного. Я рассказал ему о вечере с Джен. Он внимательно выслушал, поразмыслил, а потом напомнил, что скоро будет год, как я не пью.

– Она то же самое сказала, – кивнул я. – Но какое это имеет значение?

Он пожал плечами. Видимо, считал, что я сам должен ответить на вопрос.

– И никаких особых перемен за этот год не произошло. Это называется житейская мудрость?

– Так они говорят.

– Короче, мне осталось продержаться пять-шесть недель. И за это время я должен решить, как будут складываться отношения между мной и Джен.

– Нет.

– Почему нет?

– У тебя есть пять или шесть недель, чтобы не решать, – ответил он.

– Вон оно как…

– Улавливаешь разницу?

– Думаю, да.

– Нельзя ничего менять до тех пор, пока не исполнится год. И никаких решений принимать не надо. Ты не обязан предпринимать какие-либо действия. Это самое главное – не предпринимать никаких шагов до тех пор, пока не исполнится ровно год.

– Понял.

– С другой стороны, – продолжил Джим, – тут у нас речь зашла о твоей личной жизни. У нее тоже может быть своя личная жизнь. Ты трезв вот уже год, и тебе решать, болтаться и дальше, как дерьмо в проруби, или действовать. Согласен?

– Ну, возможно.

– Сам знаешь, – добавил он, – выждать год – это общепринятое правило. А некоторым людям советуют ничего не менять в своей жизни на протяжении первых пяти лет.

– Издеваешься?

– Или даже десяти, – буркнул он.

Очередная встреча проходила в здании госпиталя Сент-Клэр. Большинство участников только что прошли здесь процедуры детоксикации, а потому особой адекватностью не отличались. Было очень трудно заставить их не спать, и почти невозможно заставить хоть кого-то говорить. Мы с Джимом уже бывали здесь несколько раз, и нам редко доводилось выслушивать такую бредятину, но, с другой стороны, это могло послужить хорошим уроком.

Я провожал его домой, и тут вдруг Джим сказал:

– Запомни, это очень важно. Будда примерно так говорил: «Источником всех твоих несчастий является неудовольствие по тому или иному поводу».

– Сам Будда? – спросил я.

– Ну, мне так сказали, хотя должен признаться, когда он это изрекал, меня там не было. Ты удивлен?

– Ну, – протянул я, – вот уж никогда бы не подумал, что в его высказываниях кроется такая глубина.

– Это ведь не кто-нибудь, а Будда.

– Так его все здесь называют. И сам себя он так называет. Здоровенный парень, ростом не меньше шести футов и шести дюймов, с бритой башкой и толстым животом. Частенько бывает на полуночных собраниях в Моравской церкви