Напротив главного корпуса был длинный одноэтажный цех по производству булочек и батонов. Там же стоял единственный на заводе автомат, выпекающий жареные трубочки с повидлом. За двумя основными цехами, на всю длину хлебозавода, шел двухэтажный корпус, в котором чего только не было! Начинался он со склада бестарного хранения муки, далее шли промышленные холодильники, склады, заводская столовая, вновь склады и подсобные помещения.

Практически весь второй этаж отводился для нового пряничного цеха с самым современным оборудованием, в основном импортного производства. Но этот цех бездействовал. После года работы нового пряничного цеха срочно вызванная из Москвы комиссия пришла к выводу, что фундамент здания не рассчитан на нагрузку, создаваемую современным оборудованием, и в любой момент может дать трещину или того хуже – может обвалиться потолок. Работу цеха немедленно прекратили, оборудование демонтировали, частично распихали по складам и пустым подсобным помещениям, а частично оставили ржаветь на улице, у забора со стороны железнодорожной линии.

Новый пряничный цех отоплением и горячей водой должен был обеспечивать отдельный теплоузел – самое последнее помещение во вспомогательном корпусе. За теплоузлом был бетонный забор, напротив него – булочный цех. Именно здесь, в бездействующем теплоузле, и покончил жизнь самоубийством главный инженер Горбаш.

Выйдя с проходной, я, поскальзываясь на замерзших за ночь лужах, пересек главную площадь, обогнул булочный цех и направился к теплоузлу. Двери в нем были раскрыты, у входа стоял молоденький лейтенант в новом форменном пальто, с кожаной папкой под мышкой.

– Привет! – панибратски сказал я, хотя видел его в первый раз.

– Гражданин, идите, откуда пришли, не мешайте работать! – нахмурился лейтенант.

– Я не гражданин, – улыбнулся я и достал служебное удостоверение. – Я из уголовного розыска Заводского РОВД.

– А здесь что делаешь? – удивился коллега, сразу перейдя на «ты».

– Живу я тут. На входе четырехэтажное жилое здание видел? Это общежитие. Моя комната выходит окнами на завод.

– А… тогда понятно, – протянул лейтенант.

– Ты, как я понял, участковый? Новенький, что ли? Я старого участкового видел. Усатый такой, майор. Ему на пенсию пора, а он все в участковых ходит. Залетчик, поди?

– Да нет, он нормальный мужик, но с понедельника в отгулах. Отпросился у начальства к родственникам в деревню съездить, а тут такое происшествие! Мой участок дальше, за промзоной. Частный сектор, склады, два магазина.

Лейтенант обернулся:

– Ты знал его? – кивнул он внутрь помещения. – Говорят, был большим начальником.

– Главный инженер. Это примерно как заместитель по оперативной работе в райотделе.

– О, тогда, конечно! – согласился участковый. – Представляю, если бы наш зам вздернулся, сколько бы беготни было.

Я двинулся внутрь. Участковый заградил мне путь.

– Ты что! – опасливо осмотрелся он. – Туда нельзя. До приезда оперативной группы велено никого не пускать!

– Перестань ерунду городить! Я что, первый раз на месте происшествия?

На правах старшего товарища, к тому же местного, я бесцеремонно отодвинул участкового и вошел в теплоузел.

– Ты бы на ветру не стоял! – посоветовал я. – Не май месяц. Просквозит, заболеешь, кто за тебя работать будет?

Участковый нехотя вошел, но не дальше, чем на два шага от двери. Я же прошелся вокруг валяющихся на полу козел, посмотрел на свисающее с потолка тело, ногой поддел брикет шербета.

– Не трогай здесь ничего! – испугался участковый. – Приедет следователь, узнает, что мы обстановку на месте происшествия изменили, нас обоих накажут!