…В две тысячи семьдесят пятом году (так скоро, рукой подать) в небольшом городке на Урале собрался симпозиум по инкревидению. Убеленные сединами академики сидели рядом с зелеными юнцами, потому что способность эта не знала привилегий и поражала человека неожиданно. Врачи спорили и исследовали, но то врачи. Физики спорили и создавали теории, но то физики. А они, инкревизоры, не спорили. Они открывали людям миры.

– В системе Альционы, – рассказывал молодой нигериец, только что вернувшийся из Лунной обсерватории, – я видел корабли, работавшие на неизвестном принципе. Ни колес, ни эффектов воздушной подушки, ни выхлопов – ничего. Если есть здесь специалисты по двигателям, прошу понаблюдать эту систему…

– А на оранжевой планете в системе Денеба все еще воюют, – с грустью сказал маленький старичок. – И я боюсь, очень боюсь, что не сегодня-завтра увижу атомный гриб. Очень трудно – видеть и не уметь сказать, предупредить…

– Хочу предостеречь молодежь, – голос Председателя. – Друзья, прошу не отступать от программы. В Галактике сто миллиардов звезд, и на каждой нужно побывать, все изучить, понять. Работа на века, ведь нас так мало, всего двести тысяч. Не забегайте вперед. Я понимаю – заманчиво увидеть далекие галактики. Понимаю, мечта каждого – увидеть, как рождалась Вселенная, побывать на ее краю… Но все у нас впереди.

Так скажет Председатель, сойдет с трибуны, а на сцене развернется огромный экран и поплывут титры первого фильма «Увидеть Вселенную». И сидящие в зале прочитают слова: «Экспериментальная запись сделана с помощью цереброскопа ЦЗ-2». Понесутся навстречу зрителям кипящие клочья туманностей, и все люди на Земле застынут у видеопанелей. Начнется первое звездное путешествие человечества. На экране вырастет голубая блестка, станет пылающей звездой. Ослепительно голубой, ярче неба. А чуть в стороне уже виден зеленоватый серпик. Туда, сквозь атмосферу, в разрывы облаков, к бурым пятнам, которые вырастают и становятся городами. И вот она – чужая жизнь. Такая непохожая и непонятная. Такая далекая.

Такая близкая…

Тетрадь кончается. Я не перечитываю – знаю, что написал совсем не так, как хотелось. Не умею, не те слова.

В окне виден небесный охотник Орион, взбирающийся на бесконечно высокую гору – в зенит. Где-то в обсерватории раздвигаются створки купола, и глубокий блестящий глаз выглядывает из прорези. Звездолет на старте, он ждет своего капитана. А из озерца окуляра стекают и гулко падают первые золотистые и горячие капли звездного света.

1976

Десятитонный автокран с огромным трудом поднял купол, будто атлет – штангу рекордного веса. Серебристым рыцарским шлемом купол покачался над землей, а потом с глухим стуком, от которого, как показалось Ирине, вздрогнуло здание, прочно встал на башню лабораторного корпуса.

Стоя в тени раскидистого алычового дерева, за подъемом купола наблюдали двое астрономов. Одного Ирина знала, он работал на метровом «Шмидте». Другого прежде не видела. Он был высок, даже не столько высок, сколько худ, и глаз невольно превращал недостаток толщины в избыток высоты.

– Я слышала, вы утверждали, что кран не потянет, – сказала Ирина.

– Естественно, – отозвался высокий. – Закон Паркинсона, знаете?

– Вы инженер? – спросила Ирина.

– Берите ниже – простой астроном.

– Как вас зовут, простой астроном?

– Зовите Вадимом, это будет почти правильно.

Вадим повернулся и пошел, не оглядываясь, выставив в стороны острые локти и по-страусиному переставляя ноги. Такой походкой ходил герой первого ее романа о сталеварах «Ночное зарево». Ирине даже почудилось на мгновение, что это он и есть – придуманный ею Антон Афонин.