Из двери вышел охранник Коля и, опустив руку с пистолетом, снова вразвалочку, но уже быстро, направился к Афонину с Митей. На лице его было выражение гнева. «Ты чё мне втираешь, мужик? – говорил он на ходу, пока не подошёл вплотную и не встал, заложив руки за спину, расставив ноги и нависая над Афониным словно родосский Колосс. – Какой третий? На лестнице нет никого. У тебя охранников сколько было?» Афонин отвернул голову: «Показалось, значит. Думал, сообщника привели.» Коля недоверчиво покачал головой: «Ладно, милиция разберется. Сильно тебя? Может, перевязать?» Под Афониным набралась уже бурая лужица, которую Митя во всей суматохе и не замечал. «Чёрт, – подумал он, – ведь правда надо перевязать. Он же умрет от потери крови!» Афонин тем временем повернулся лицом к Коле. «Слышь, братан, пацан пусть к себе пойдет, присядет. Видишь, весь белый. Того и гляди, окочурится.» Коля повернулся к Мите: «Никольский, ты как?» Митя ничего не ответил. «Ладно, иди в кабинет, как менты приедут, позову, – Коля нервно посмотрел на часы. – Твою мать, где же эта скорая?! Никольский! Тащи полотенце!» Митя и сам подумал про полотенца. Он в два шага достиг двери приемной, рывком распахнул ее и бросился к шкафу, в верхней части которого он спрятал афонинскую папку. Сейчас он открыл нижнюю часть, порылся на полке и извлек три сложенных пополам вафельных полотенца, развернулся и кинулся в коридор. «Вот,» – протянул он полотенца Коле. «Не густо,» – протянул Коля. Он подумал с секунду, потом дал одно полотенце Мите, два других связал морским узлом, и обернувшись, сел на колени рядом с Афониным. «Помогай!» – бросил он Мите через плечо. Митя присел рядом. Коля поддел связанное полотенце под спину Афонина, концы вывел наверх, затем обернулся к Мите, взял у него третье полотенце, сложил его вчетверо, потом взял руку Афонина, сжимавшую рану, отвел ее в сторону и наложил сверху сложенное полотенце. Афонин сильно ослабел и обмяк и уже не сопротивлялся. После этого Коля ловко скрестил концы полотенец на животе Афонина и плотно, силясь и тужась, завязал их на два узла. Афонин крякнул, хватая воздух, откинул обе руки и беспомощно склонил голову вбок. Прижатое к ране узлом полотенце стало набухать бурым пятном. Коля достал из кармана рацию: «Егоров, мать-перемать! Где эта скорая? Звони им, у меня сейчас третий труп будет!» Из динамика зашипело и захрипело: «Здесь они, в лифт сели. Сейчас будут.» «Добро,» – отрезал Коля и выключил рацию.

Митя медленно встал, выпрямился и прижался к стене. Постояв несколько секунд, он повернулся всем телом и, отключившись от происходящего в коридоре, как сомнамбула зашел в приемную, прикрыл за собою дверь и, держась одной рукою за стол, обошел его и свалился в кресло Людочки. Он глубоко выдохнул и откинул голову назад. Ему действительно было нехорошо, – кружилась голова, саднило в груди, то и дело подкатывала тошнота, – но холодный ужас, охвативший его в первые минуты после увиденного в коридоре, отпустил и не стучал больше в висках, видимо, естественная защита нервной системы поставила внутри какой-то блок, который командовал мозгу успокоиться, чтобы не взорваться. Ужас уступил место бесчувственной апатии.

Митя хотел было найти свой мобильник, но вспомнил, что оставил его в кабинете, рядом с компьютером. Он с досадой посмотрел на стол, увидел офисный многоканальный телефон, протянул к нему руку, снял трубку и набрал номер. Когда на том конце ответили, он произнес: «Дядя Слава, у нас ЧП. Ты можешь приехать в офис?»

* * *

«Пишите, – произнес следователь, махнув Мите указательным пальцем. Митя поискал на людочкином столе ручку, увидел несколько в подстаканнике, взял одну. – „C моих слов записано верно. Исправлений и дополнений не имею,“ фамилию, имя, отчество полностью, подпись.» Митя быстрым почерком написал в самом низу страницы, на последних разлинованных строчках бланка, продиктованный текст и так же быстро расписался в отведенной для этого ниже графе. Он подвинул подписанный лист через стол к следователю, сидевшему на табурете с другой стороны от Людочкиного кресла. Голова его гудела. К горлу то и дел подступал неприятный ком. Митя хотел, чтобы все это как можно скорее закончилось. Его мучило нетерпение. И ожидание главного момента, который должен был наступить очень скоро.