– Нет, Француз, я надолго не задержусь, надо возвращаться в Петербург. Дел, брат, невпроворот…

На пороге появилась няня.

– Милости просим откушать кофейку с пирожками, – проговорила она своим каким-то по-особому звучащим голосом.

– Пойдем, барон, перекусим. А потом я тебя засыплю вопросами. Ты, наверное, с дороги проголодался.

– С удовольствием откушаю ваши сельские брашна, – согласился Дельвиг, который никогда не страдал отсутствием аппетита. – Да и у меня есть для тебя, дорогой Александр Сергеевич, целый ворох посланий. Но, как водится на Руси, сначала гостя надо накормить, в баньку свести, в постель уложить, а потом уж к делу приступать.

– Нет, барон, – заливаясь своим смехом, ответил Пушкин, – покормить мы тебя покормим, а с банькой и постелью погодим. Мне не терпится прочитать, что пишут мои друзья.

На столе в столовой дымился кофе, а на большом блюде, как всегда под полотенцем, ароматный запах издавали нянины пирожки.

– Угощайтесь, – пригласила она друзей к столу с поклоном.

Плотно перекусив, друзья вернулись в кабинет Пушкина.

– Дорогой барон, показывай, что ты мне привез, я горю от нетерпения.

– В этом чемодане книги, которые передали тебе твой брат и Жуковский, а в этом портфеле письма от Вяземского, Погодина, Рылеева…

– Дорогой Дельвиг, как я тебе благодарен… Почитаем вместе?

– Нет, Александр, позволь мне с дороги прилечь после такого сытного завтрака, – умоляющим тоном попросил Дельвиг.

– Узнаю ленивца… Мама, – громко позвал Пушкин няню, – прикажи постелить гостю.

– Прошу вас, гость дорогой, в приготовленную для вас комнату, – пригласила барона Арина Родионовна.

– Отдыхай, барон, а я погружусь в твои подарки.

Пушкин вскрывал один за другим конверты, жадно вчитывался в каждое слово друзей, которые искренне переживали за него, за его здоровье, за его талант. В письмах были литературные новости, слухи и сплетни Москвы и Петербурга, сообщения о выходе в свет его поэм и стихов, отзывы критики на его произведения… А в некоторых были даже деньги, недостаток которых поэт чувствовал постоянно…

Ближе к вечеру Дельвиг проснулся и появился в кабинете Пушкина.

– Как отдыхалось, барон? – спросил Александр Сергеевич.

– Спал, как никогда! У тебя здесь волшебный воздух, пьянящий и успокаивающий.

– Да, брат, воздух у нас чудесный, и природа волшебная… Но скука, барон, удушающая. Я задыхаюсь здесь… За мной ежедневно следят, как за каким-нибудь ужасным государственным преступником.

– И все же последние творенья твои восхитительны. Вся Россия зачитывается ими. Я понимаю и сочувствую тебе. Друзья хлопочут о твоем освобождении… Не будем о грустном… Я еще в дороге мечтал услышать твои новые стихи и поэмы. Будь так любезен, погрей душу своим талантом.

– Ну, что с тобой поделаешь? Я тебе, как лучшему другу и поэту, прочту только что написанную трагедию из Смутного времени «Борис Годунов».

Пушкин взял рукопись и стал читать. У Дельвига, по мере чтения, глаза становились все шире от восторга, и даже появились слезы. Когда Пушкин закончил читать, неповоротливый Дельвиг вскочил на ноги, обнял Пушкина и стал его целовать.

– Что за чудо, что за прелесть ты сочинил, друг мой!!! Я в восторге! Предрекаю ей бешеный успех…

Долго еще они говорили, спорили, кричали… Несколько раз даже няня заглядывала к ним, обеспокоенная шумом.

Заглянув в очередной раз, она позвала их пообедать:

– Хватит вам балагурить, пора обедать, уже почти полночь. Да и спать пора ложиться.

– Идем, мама, – отозвался Пушкин. – А завтра, барон, съездим в Тригорское, познакомлю тебя со своими соседками. Может статься, что мы тебя здесь и оженим.