– Да уж, попробуй тут не заметить! Ты прямо ух был, – поддерживаю его веселый настрой. – На этой, так на этой. Ольку с собой возьмем и Петю. Давай?

Он вздыхает, выдерживая паузу многозначительную.

– Как скажешь, – его голос грустью наполнен, шутливой. – Я думал, будет сложнее. Унижаться придется, на коленях там ползать. Умолять. Пресмыкаться, – его губы дергаются, как будто вот-вот и рассмеется.

– Я не смогу быть к тебе так жестока.

– Только ко мне?

– Нет, к тебе мы не поедем, – отшучиваюсь, ему подмигнув. В следующую секунду поднимаюсь на ноги, потому что в проходе появляется светлая головёшка Оли моей.

Сейчас наши руки свободны, поэтому приветствие по стандартной форме проходит.

Ещё в начале двадцатого века традиционные эвенкийское, как эвенское, рукопожатия происходили при помощи двух рук, а не как мы привыкли – одной. Гость протягивал две руки, сложенные друг на друга, ладонями вверх. Хозяин того дома, в который осуществлялся визит, пожимал их снизу и сверху так, что правая ладонь оказывалась сверху. Для женщин приветствие схожее было, только чуть более эмоционально: после приветствия руками, они, будучи переполненными радостью от встречи, прижимались обеими щеками друг к другу, сначала с одной стороны, потом со второй. Старшая по возрасту женщина целовала гостью нюханьем. Этот процесс таил в себе смысл глубокий, приветствующие могли прочувствовать лучше друг друга, обменяться энергией.

Надо объяснять, как мы с Олей здороваемся? Именно так. Прошлым летом, когда Оля возвращала из Китая, я была у родных в Благовещенске. Мы договорились там встретиться и вместе в Москву возвращаться.

Познакомившись с моей бабушкой, Оля впечатлилась безмерно. Бабуля моя наполовину казашка, наполовину эвенкийка. Ба, принимая гостей, до сих пор чтит самобытность и традиции своего народа. Она единственная в семье, кто является носителем эвенкийского (тунгусского) языка. О тунгусах – как ей больше нравится себя называть – она может говорить очень долго. Оказалось, что Оля слушает с не меньшим вниманием.

Могу сказать, что парни к такому привыкли. А вот девчонки нет-нет да похихикивают. Но разве стоит обращать на такое внимание.

– Ты изумительно пахнешь, – шепчет Оля, понюхав меня.

Весьма сомнительно, если учесть тот факт, что мы с ней утро начали с поглощения жаренных, естественно, в масле пирожков.

Думаем мы с ней обе об одном и том же, потому прижавшись лбами друг к другу, хохотать начинаем.

– Как у вас весело. А мне расскажите девушки? Я тоже хочу посмеяться, – раздается голос из-за моей спины.

Резко дернувшись, оборачиваюсь и встречаюсь с глазами светло-карего цвета, которые смотрят на меня в упор.

Смотрю на Кирилла Алексеевича, и морозец по коже идёт. Они с братом одного роста и комплекцией схожи, при этом легко различимы. Но вот глаза – они одинаковые, теплого светло-карего цвета, если взглянуть в них на свету, то по внешнему ободку радужки виден зеленый отлив. Я такого раньше ни у кого не встречала или не обращала внимания. У Тимура Алексеевича заметила сразу, теперь и у его брата.

Моё сердце, если честно, до сих пор галопом несется куда-то. Засада: даже руку не приложить, чтоб придержать, слишком заметным жест будет. И так слишком много внимания Кирилл Алексеевич к нам привлек своими словами. Периферийным зрением я вижу, как одногруппники поглядывают в нашу с Олей сторону.

Ещё в первый день я в сети прочитала всё, что нашла о Самургановых. Быть одной из отряда девиц, которые вокруг Тимура Алексеевича скачут, я не хочу. Даже при всем желании не смогла бы – слишком уж унизительно. Полностью выкинуть мысли о нём, мне это не помогло, но держать себя под контролем могу.