– Вполне возможно, что я сохраню тебе жизнь. Но только при условии, что ты удовлетворишь мое любопытство.

– Откуда ты знаешь, что я не отвечу на твое любопытство потоком дерьма?

Эта вульгарность поразила Досточтимую Матрону. Она едва не расхохоталась. Очевидно, ее никто не предупреждал о том, каковы бывают воспитанницы Бене Гессерит, когда прибегают к откровенной грубости. Предполагалось, что сама мотивация к такому поведению была чем-то отвратительным. Это же не Голос, правда? Она думает, что Голос – это мое единственное крайнее средство. Великая Досточтимая Матрона сказала и сделала достаточно для того, чтобы любая Преподобная Мать могла ею управлять по своему усмотрению. Язык тела и жестов всегда несет в себе больше информации, чем нужно для понимания. Эту неизбежную информацию нельзя было терять.

– Вы не находите нас привлекательными? – спросила Великая Досточтимая Матрона.

Странный вопрос.

– Все люди из Рассеяния отличаются известной привлекательностью.

Пусть она думает, что я видела многих из них, включая и ее врагов.

– Вы экзотичны. Я хочу сказать, что вы отличаетесь странностью и новизной для нас.

– Как вы относитесь к нашему сексуальному искусству?

– Это, конечно, создает вам определенную ауру. Некоторые находят это магнетическим и волнующим.

– Но вы так не считаете?

Говори о подбородке! Это было требование Другой Памяти с Лампадас. Почему нет?

– Я внимательно изучила ваш подбородок, Великая Досточтимая Матрона.

– Вот как? – В возгласе явное удивление.

– Очевидно, что вы сохранили детскую форму подбородка, и вам следует гордиться таким напоминанием о юности.

Она вовсе не довольна таким сравнением, но старается этого не показать. Что ж, бей снова в подбородок.

– Могу держать пари, что ваши любовники часто целуют вас именно в подбородок, – продолжала Луцилла.

Теперь она в гневе, но не спешит это выказать. Начинай же мне угрожать! Еще одно предупреждение насчет Голоса!

– Поцеловать подбородок, – сказал вдруг футар.

– Я же сказала – позже, милый. А теперь заткнись!

Выместила злобу на этом бедном животном.

– Но вы говорили, что у вас есть вопросы, которые вы хотели бы мне задать, – сладким голосом спросила Луцилла. Еще один предупредительный сигнал для тех, кто понимает. Я из тех, кто кропит на всех сахарным сиропом. «Как вы великолепны! Какое удовольствие для нас общаться с вами. Разве это не прекрасно? Вы так умны, что смогли купить это по такой дешевой цене! Да так легко и так быстро». Держись такой манеры и дальше.

Великая Досточтимая Матрона немедленно собрала в кулак свою волю. Она чувствовала, что теряет свое моральное преимущество, но не могла осознать, как именно. Она прикрыла свою растерянность загадочной улыбкой, потом заговорила:

– Но я же сказала, что освобожу тебя.

Она нажала кнопку в ручке кресла, и клетка из шиги открылась, в тот же миг из пола выдвинулось маленькое кресло в одном шаге от выхода из клетки.

Луцилла уселась в него, едва не касаясь коленями своей тюремщицы. Ноги. Помни, они убивают ногами. Она непроизвольно согнула пальцы, вдруг поняв, что сжала кулаки. Черт бы побрал это напряжение!

– Тебе надо поесть и попить, – сказала Великая Досточтимая Матрона. Она нажала в ручке кресла другую кнопку. Перед Луциллой появился поднос – тарелка, ложка, стакан с красноватой жидкостью.

Как она хвастается своими игрушками.

Луцилла взяла с подноса стакан.

Яд? Надо сначала понюхать.

Она принюхалась. Обычный чай и меланжа! Как я голодна!

Луцилла поставила на поднос пустой стакан. На языке остался горький привкус Пряности. Что она делает? Усыпляет мою бдительность?