– Это напрасно, напрасно! Камчатка сама по себе – без Амура – ничто в ее современном положении, как бы прекрасна ни была Авача, – воскликнул Невельской. – Уж если действовать, так прямо! Занять устье, побережье и Сахалин!
– Вы успокойтесь, Геннадий Иванович! Ведь все будет сделано. Будет экспедиция на устье Амура. Орлову уже послано распоряжение. Порт на Камчатке не исключает занятия Амура. Мы пойдем и на то, и на это. Что же вам еще надо? – с оттенком досады, словно упрекая Невольского в упорстве, сказал он. – Мы сразу будем занимать два важнейших пункта…
– Не надо выделять Камчатку в отдельную область. Это погубит само дело! Я чувствую это. Люди, силы, средства – все пойдет туда. Камчатка не только не поможет Амуру, но будет помехой. Это ясно как божий день!
– Одно другому совершенно не помешает.
Муравьев сказал, что Федор Петрович Литке тоже за Камчатку и советует снабжать ее с островов Бонин-Сима.
– Только Охотск и может дать Амуру жизнь. Вы погубите Амур!
– Руку даю на отсечение – начнись война, англичане пойдут на Камчатку. Иначе их газеты не писали бы про Петропавловск, не расхваливали бы его.
– Смотрите: Амур – юг, жизнь, это хлеб, это путь к океану, это леса. Камчатка – чудесная гавань, великий порт будущего. Нынче она почти мертва.
– Англичане займут ее…
– Англичане пойдут туда, где будем мы! На Амуре мы будем неуязвимы, а на Камчатке – отрезаны…
– Я не могу переносить порт на Амур, который еще не занят нами, и не могу возбудить этого вопроса, пока мы не встанем там. Я могу действовать лишь на реальной почве. Ведь я гу-бер-на-тор! – воскликнул Муравьев.
«Какое страшное поражение! Камчатка будет областью, – думал Невельской, идя домой. – Вместо того чтобы заниматься исследованиями, начнем возить на судах чиновников, их семьи, попов, кормить всю эту свору, строить ненужные сооружения. Хвастун Лярский или Завойко будет губернатором… А я-то надеялся, я верил ему!..»
Он почувствовал, что среди этих лесов и бесконечных снегов, в этой стране он сейчас совершенно одинок и не нужен со всеми своими замыслами, которым он посвятил всю жизнь. Невельской вспомнил, как собирался в путь, объездил весь Питер, искал прессы для тюков, чтобы удобнее все сложить и взять побольше груза, как в Портсмуте стал дальше от порта на Модер-банку, чтобы удобнее было скрыть цель вояжа, как все подчинил любимому делу, и что не было у него иной цели, иной радости…
Теперь рушилось все, что он любил больше себя, больше всего на свете.
«Я не себе, не себе этого хотел, – с горечью подумал он. – Ради чего я здесь, в юртах, в тайге, бросаю море, позорю себя, становлюсь сухопутным человеком, оставляю все, к чему привык?..»
Глава двадцать третья. Клык мамонта
…излагали вольные мысли, за которые в другое время сами бы высекли своих детей.
Н. Гоголь. Мертвые души
На другой день губернатор прислал записку и просил капитана к себе. Через некоторое время после того, как посланный ушел и Невельской уже собрался, к воротам подкатили сани губернатора.
– Геннадий Иванович! Событие! – сказал Муравьев, входя в комнату, по которой разбросаны были книги. На столе виднелась куча исписанной бумаги. – Клык привезли! Мой подарок графу Льву Алексеевичу! Едем смотреть…
«Он, видно, не пал духом и с воодушевлением сочиняет докладную, – подумал губернатор. – Надо брать быка за рога…»
Поехали смотреть клык мамонта. Желтый бивень в человеческий рост лежал под навесом на досках во дворе канцелярии областного управления. Чиновники собрались тут же.
Урядник, доставивший клык в Якутск из низовьев Лены, давал объяснения.