– Нет «Байкала», ваше превосходительство, – подтвердил капитан. – Это стоит китобой, двухмачтовое судно, под американским флагом!

– Что за чертовщина? – невольно вырвалось у губернатора.

Не обращая больше внимания на Аян, он стал смотреть на суда.

– Вот это бот «Кадьяк», на котором уходил Михаил Семенович, а это старый транспорт «Охотск», – говорил капитан.

– «Охотск»? – строго переспросил губернатор.

– Да, «Охотск». Старое судно, возит пушнину в Аян из Америки. Четыре года тому назад директор Гудзонбайской компании Симпсон приходил на нем в Охотский порт из Ново-Архангельска, – рассказывал Поплонский, пытаясь расвеять губернатора. – Да, этим «Охотском» командовал тогда Кадин, который вместе с Орловым нашел Аян, а уж потом тут стали строиться, перевели сюда факторию.

Муравьев был темнее тучи. Ему хотелось крикнуть: «К черту Аян! Где Невельской?» Губернатор готов был схватить Поплонского за ворот, накричать, затопать ногами. Но он молчал и терпеливо ждал, не желая отказаться от мысли, что Невельского в Аяне нет.

«Корсаков вернулся, но вернулся ни с чем, – думал он. – Что же случилось? Неужели…»

Мимо проплыли черные утесы, торчавшие среди моря. Тучи чаек с кряками носились над ними. Один утес, отколовшись от берега, стоял, подобно покосившемуся высокому черному памятнику. Белые чайки усыпали его, как снегом, – такое их множество. Судно вошло в гавань. Теперь ясно были видны флаги и даже названия судов.

От берега шла шлюпка. Вскоре на палубу «Иртыша» поднялся Корсаков. Он из известной семьи Корсаковых, из которой вышло много русских деятелей. Его отец ныне в отставке, в прошлом крупнейший русский инженер. Корсакову двадцать два года, у него пухлое румяное лицо, Светлые усы и голубые глаза. Он высок, плечист, ловок, неутомим и точен. Это золото, а не человек, как говорит о нем губернатор, лучшего адъютанта и желать нельзя. До прошлого года он служил в гвардии в Семеновском полку.

С ним вместе приехал рослый рыжеватый человек с короткими и густыми, как шерсть, волосами, с толстыми красными губами и голубыми глазами навыкате, в мундире капитана второго ранга. Это был Завойко.

– Миша, откуда же ты? – с нетерпением спросил губернатор, переводя взор с Корсакова на Завойко и опять на Михаила Семеновича.

– Я был у Сахалина и вблизи лимана Амура, – ответил Корсаков, и по выражению, мелькнувшему в его голубых глазах, Муравьев почувствовал, что случилось несчастье.

– Где Невельской? – воскликнул он.

– Николай Николаевич, – глухо проговорил Корсаков, – «Байкал» погиб!

– Погиб? О боже! – Муравьев снял фуражку и отер платком лоб и лысеющую голову.

Корсаков смотрел все так же пристально и насупленно, словно старался рассмотреть что-то на лице губернатора. Он был безгранично влюблен в своего начальника.

– Мной приняты все меры для разыскания «Байкала», – заговорил Завойко, – посланы служащие Компании и опытные проводники. Но есть сведения, – твердо сказал он, – что транспорт «Байкал» погиб.

– Погиб! – с ужасом вымолвил Муравьев. Он ссутулился и потемнел лицом. – Идемте, господа, идемте, – тихо сказал он и спустился к себе.

Корсаков никогда не видал его таким. Ему стало жаль Муравьева. В каюте Миша поздоровался с Екатериной Николаевной и Элиз. Взор его несколько просветлел при виде Христиани, однако он был, видимо, так озабочен, что лишь на мгновение на лице его мелькнуло новое выражение, по которому можно было догадаться, что встреча с ней более чем приятна ему, но что он огорчен гибелью судна.

– Я искал его у берегов Сахалина и только вчера вернулся, – стал объяснять он.