…

Лилит сама не знала, зачем порой убегает на станцию. Да ещё и посреди рабочего дня, в обед. В этом месте станция как раз заканчивалась: Лилит приходилось взбираться сквозь ограждение. Отсюда было совсем недалеко до школы, к тому же, можно было незаметно улизнуть. Благо, просветы между ржавыми железными прутьями были большие. Немножко мешал снег и небольшой слой льда на бетоне – об него скользили варежки – но Лилит все равно вскарабкалась. Вот бы ученики, а особенно – коллеги посмеялись бы, думала она. Лилия Вольдемаровна карабкается на станцию в неположенном месте! Как будто есть место, где на неё положено карабкаться… вот и пусть не лезут с советами, где это делать, а где нет. Пусть сначала место специальное для этого построят, а потом советы раздают.

С этими мыслями Лилит зашагала вдоль станции, к скамейкам под покосившимся навесом. Далеко зайти было не страшно: все равно почти никто не ждал поезд, не сходил и не садился. Все жители Домишка словно не знали о мире за их маленьким городком. Словно для них этот мир отключили.

Лилит всегда улыбалась, заметив вдалеке плечистую фигуру. Андриан всегда оказывался здесь, стоило появиться на станции Лилит. Она куталась в ярко-розовый шарф и чёрную блестящую куртку.

Они равнялись друг с другом и останавливались. Только спустя время Лилит осознает, что они даже… не смотрели друг на друга. Иначе она бы помнила, как на его носу забавно замерла снежинка, как несколько таких вплелись в ресницы и были похожи на звёзды на фоне его темно-карих глаз. Как он улыбался из-под низко нависшей синей шапки. Но нет. Ни одного этого воспоминания не было в голове Лилит. Зато она хорошо помнила его голос. Андриан начинал говорить обо всем и ни о чем, и было ощущение, что снег прекратился, и по станции затарабанил звонкий и одновременно усыпляющий дождь.

– Ты наверное устала, – спрашивал он.

– Ещё только час дня, какой устала,– отвечала Лилит.

– Конечно. А ты с 8.30 со своими спиногрызами. У тебя душа проветриться хочет, а не все время в затхлом классе сидеть.

– Ничего он не затхлый! – Отвечала Лилит, борясь с желанием добавить «может, я просто хотела увидеть тебя?»

Затем они много говорили об искусстве, сестре и маме Лилит, отце Андриана. Кроме Тензи, Андриан был единственным жителем Домишка, кто мог поговорить о Ван Гоге и Поле Гогене, а самое главное – кардинальных различиях их творчества. Тензи… даже ей Лилит не доверяла чулан своей души, куда затолкала воспоминания о маме и Эрике. Когда она пыталась их вытащить, на неё падало чувство вины, словно пакеты с антресоли. За Это Лилит себя ругала. И вид на белое снежное поле, делившее горизонт с облачным небом – их с Тензи место – словно упрекал своей бескрайностью. Они с Тензи все делали вместе. И может, именно сейчас Тензи ищет подругу по школе, бегает в поисках поддержки или пишет в мессенджер, а Лилит даже не хочет доставать телефон. Вместо этого она выбирает пустые разговоры с Андрианом. Лилит мрачнела.

– Да позволь ты себе быть поганой подругой, – улыбался своими глазами-каштанами Андриан. – ты и так слишком «подарочная». Отдаёшься ей, как мать… нечего море пылесосить! На нем даже пыли нет.

– Море пылесосить? – смеялась Лилит.

– Ну а что ты ещё делаешь? Правильно, ищешь, за что бы до себя докопаться было можно. А я тебе говорю: лучше бы море пропылесосила, и то больше пыли бы насобирала.

Лилит смеялась. Андриан – тоже. Она встряхивала своими чёрными кудряшками с вкраплениями разноцветных бусин и прядей, а потом их взгляды встречались. Лилит находила себя в его карих глазах. Вспоминала, что у неё голубые, как у мамы, и думала, что вместе они – осеннее дерево с каплями дождя. От этого смеялась. Андриан тоже смеялся. Наверное, читает мои мысли, думала Лилит.