Забили барабаны, зазвучала музыка. Туристы на корме вскинули руки кверху и завопили:

– We will, we will rock you!!!

С воодушевлением пели, жизнерадостно.

А бурлаки молчали. Ни звука не издали.

– Блин, в бурлаки что ль податься, – мечтательно и одновременно горестно высказался мужичок в трёх метрах от Максима. – Говорят, они хорошие деньги гребут.

– Я пытался, – определённо горестно ответил ему товарищ, – не взяли. Туда без блата не устроиться.

Максим сидел и молча смотрел бурлакам вслед. Восхитило его их молчаливое упорство. Суровая стойкость этих людей поражала.

Волна горячего стыда вдруг и крепко объяла его с головы до пят.

«Мужики трудятся, их уважают, – закрутились в голове мысли, – а ты людей обираешь. Скользкая мерзкая пиявка, вот ты кто».

В жаркую летнюю ночь скончался дед.

Семья была рада: все и так удивлялись, почему он так долго не умирал. Ну наконец-то кровать освободится, обрадовались родители Максима. Дети хоть узнают, что это такое – не на полу спать.

На гроб денег не нашлось. Хитрый Дениска предложил завернуть деда в старую рваную простыню, да так и похоронить.

– Скажем, что он ислам перед смертью принял.

Родителям предложение понравилось. Мать отца в бок локтём пихнула: смотри, мол, какой башковитый растёт! Я всегда говорила, что если кто и станет человеком, так это Денис.

Отец только крякнул в ответ: разве спорю я.

Так и сделали. Вырыли могилку в пятьдесят сантиметров глубины, спихнули туда дедушку, да быстренько закидали грунтом. В холм палку воткнули, чтобы не забыть, где он лежит.

Счастье, как и несчастье, одно в дом не приходит.

На следующий день поступило письмо от старого отцовского друга. Тот звал его в Сибирь, на газовые прииски – деньгу заколачивать. Сам уже три года как там работал. Было в письме сказано: «В роскоши купаюсь».

Ну, отец, само собой, засобирался.

– Всё, Вер, – сжимал он кулаки и сотрясал ими воздух, – закончилась чёрная полоса в моей горемычной жизни. Сейчас я им всем кузькину мать покажу!

Мать ему молчаливо улыбалась.

– Скоро Денис бурсу закончит – работать пойдёт, – продолжал отец. – Вовку после девятого сразу на работу гони – всё равно толка из него не выйдет, он тупой. Ну, и я присылать буду. Мы ещё поживём!

Настёна засомневалась, что бывают такие газовые прииски.

– Газовые – месторождения, а прииски – золотые, – влезла она в разговор старших.

Умный Денис возразил ей:

– Папин друг использовал образное сравнение, чтобы подчеркнуть высокие заработки в этой отрасли.

– Вот так-то! – врезал ей подзатыльник брат его Вовка.

Настя заплакала и убежала.

А отец поехал в Сибирь.

– «Газпром», – шептал всю дорогу, – «Газпром»…

– Отец, – подсел Максим к седому ветерану в коричневом пиджаке и шляпе с полями, – вот ты объясни мне: почему народ добровольно согласился сменить справедливое общественное устройство на несправедливое?

Ветеран сидел на скамейке, держал в руках трость, на затертом пиджаке покачивались желтые кругляшки медалей. Испуганно вскинул на Максима слезящиеся глаза.

– Раскумекай мне, батя, – вопрошал Максим, – что есть такого в этом капитализме, что так вот сразу обезоружил он целую страну?

Ветеран крякнул.

– Ну, – начал он сдавленным голосом, – тяжело живётся пенсионерам. Но с другой стороны, и президент, и губернатор свои прибавки к пенсии делают. Спасибо им за это.

– Ведь это не просто экономическая формация, – поражался Максим. – Изменились люди, в худшую сторону изменились. Скурвились, озлобились. Нет сейчас человека настоящего.

– Тут главное, – шамкал губами ветеран, – главное, чтобы молодые о стариках не забывали. Вот я в магазин прихожу, молоко покупаю, а продавщице бы взять и сказать: «Дедушка, давай я тебе пакет этот в авоську положу». А какая и до дверей бы проводила. Вот бы нам приятно было.