– Ну, здравствуй сын! Надолго ты, Петя?
– Не знаю, батя! Как Бог даст! Отдохнуть хочу, в себя прийти, а там видно будет, – ответил Пётр и продолжил:
– Решил я, батя. Обещал Богу. Да и после того, что я видел на фронте и на себе испытал, жить в миру у меня нет ни малейшего желания. Да и обещал я, надо исполнить.
– Ну, ты сынок не спеши. Отдыхай, отсыпайся. Может крышу перекроем пока ты дома, а там, воля Божья, – вздохнул Фёдор Романович и перекрестил сына.
– Отец, не знаю, как с мамой поговорить, может подсобишь, подготовишь её? – ласково попросил сын отца, и они вместе вошли в дом.
Всё было Петру знакомо, всё родное, как будто и не уходил никуда из дома, может, и не было этих военных действий. Не было смертей человеческих, и не ходила она костлявая рядом.
На следующий день пришли к Петру его дружки бывшие. Посидели они за столом, вспоминали юность, посмеялись, водки выпили, да песни пели, а как ушли, загрустил Пётр, закручинился. Тяжко ему стало от мысли, что покинет он дом родной, но совесть вопияла душе его о данном обещании. Когда все уснули, уединился он для молитвы в сенцах. Молился благодаря Богу за милости Его, за родителей, за братьев, сестёр и плакал о грехах своих, о мыслях, приходящих к нему от врага рода человеческого.
Паломничество
Недолго гостевал дома отставной солдат Пётр и спустя пару месяцев, засобирался в дорогу. В планах у него было, как и прежде, посещение Киево-Печерской Лавры, оттуда попасть в Святогорскую, а затем если сподобит Господь, посетить и преподобного Сергия Радонежского в Троицкой лавре.
– Побыл бы ещё, Петенька, – уговаривала сына Марья Ильинична. Чего ты спешишь-то, сынок? Авось успеешь для мира умереть.
– Мама, ну полно Вам уговаривать меня. Вернусь я ещё после паломничества домой, Бог даст, свидимся, – ласково ответил Пётр и, обняв, поцеловал худощавые руки матушки.
В сенцах послышался кашель Фёдора Романовича. Войдя в светлицу, он что-то бормотал, ворчал, и это придавало ему смешной вид. Он, как барабан глухо громыхал своим престарелым басом, и не поднимая головы громко пробубнил:
– Ну, ты мать не расслабляй его перед дорогой-то! Он мужик взрослый, не мальчик чай, сам знает, что делает.
– Всё нормально, бать, – ответил Пётр и, закинув за плечи мешок, прибавил, – Благослови на дорогу.
Отец размашисто перекрестил своего сына первенца, обнял и резко отвернулся, как бы вытирая рукавом намокшие глаза. Перекрестила Петра и мама Марья Ильинична, хлюпая, отойдя в сторонку, пожал руку брат Павел, а остальные братья и сёстры подходили и грустно целовали его на прощанье, протяжно твердя:
– Возвращайся скорее!
Так уж растрогало Петра это прощание с родными что, выходя из дому кошки скребли на душе, и от этого хотелось выть. Взяв себя в руки и настроившись на молитву, зашагал он по петлявшей деревенской дороге.
Долго шёл, пересекая широкие поля и луга, сокращая путь лесом по просеке. Иногда проходил, соседние деревни и сёла, крестился, останавливаясь у храмов и поклонных крестов. Много разных мыслей прилетало в голову во время молитвы, но более всего вспоминал он, как будучи мальчишкой, посещал церковные службы у себя в селе или в Мучкапе. Как-то заметил его священник, когда он подпевал во время Литургии, стоя у клироса, жадно глазея на певчих.
Петя был неграмотный, но благодаря батюшке, стал читать, писать, и видя способности мальчика, с ним начали заниматься пением. У Пети был звонкий дискант, и пока он учил нотную грамоту, ему доверяли на Богослужении возглашать глас или стих очередной стихиры. Так и занял он в Церкви место канонарха.