Не знаю, как насчет «искусный», однако то, что третьего короля не зря прозвали Жестоким, художнику удалось передать. Мрачное угрюмое лицо, темные доспехи, сильные руки, сжимающие обнаженный меч…

– Тогда бесконечные войны шли, естественно, было не до веселья. Все-таки Расмунд сумел удержать власть, и династия осталась на троне. Хотя и трона тогда еще не имелось. Корона, торжественное венчание правителя, герб и прочая мишура появилась позже.

– А он в каком веке правил?

– В середине пятого. Такая вот старина.

– Разве тогда уже были нормальные портреты?

– Здесь уже были. У нас ведь не обычное королевство, а зачарованное.

Мы миновали много портретов правителей с суровыми угрюмыми лицами. Видимо, еще долго в королевстве было неспокойно. Некоторых из тогдашних королей Аделинда называла, но имена как-то не задерживались в моей памяти. Постепенно доспехи сменялись сукном, шелком и бархатом, оружие встречалось уже не так часто. Да и выражения лиц правителей становилось приветливей. У кого задумчивое, у кого даже с легкой улыбкой. Наверное, времена менялись, и становились спокойнее. Попадались и женские портреты. Среди них мне особенно запомнилась одна принцесса – в малиновом пышном платье, с высокой прической, вся усыпанная драгоценностями. Слегка смахивала на рождественскую елку. Но в целом королевские одеяния казались не такими экстремальными, как на многих картинках в учебниках по истории Средних веков и Возрождения.

А потом на меня посмотрел отец. То есть это был не он, но сходство просто удивительное, сразу бросавшееся в глаза. Я, конечно, сразу остановился перед портретом молодого мужчины.

– Эртам Прекрасный, – объявила Аделинда. – Правил совсем недолго, погиб от удара молнии в двадцать пять лет.

– Кошмар.

– И не говори. В те времена громоотводов не водилось. Видишь, молния на заднем плане?

– Да.

Вспышка молнии заливала половину картины, освещала золотистые локоны несчастного короля.

До чего же они были похожи с моим отцом! И с Вилмором, конечно, тоже. Одни и те же черты лица сохранились в веках, чтобы возродиться снова. Эти трое, в сущности, различались лишь цветом волос и глаз да какими-то мелкими индивидуальными особенностями. Но это была одна единая порода.

– Молнию живописец нарисовал уже после смерти короля, на одном из его последних портретов. Еще сохранилась мраморная статуя Эртама. Она в глубине сада, в гроте. Погибшего долго оплакивали, даже возникло что-то вроде культа покойного короля. Народ его обожал. Тем более, он еще не успел натворить никаких злодейств и повысить налоги.

– А вот и твой дед, – минуты через три объявила Аделинда.

Так я впервые увидел своего таинственного деда, о котором до приезда в Снежное королевство даже ничего не слышал. Портрет в полный рост. Дед оказался широкоплечим и, похоже, высоким. На портрете ему было лет сорок, наверное. Волевой подбородок покрывала черная бородка. Вернее, ухоженная щетина, так что образ вполне себе актуальный. А еще напрашивался вывод, что характер у деда крутой, и вообще он был человеком энергичным и упрямым. Или отлично таким притворялся.

– Неужели отец никогда не рассказывал тебе о короле Рэйнере?

– Я же отвечал уже, что никогда.

Ну, а дальше в галерее меня ждал портрет отца. На этот раз не двойник, живший несколько веков назад, а он сам. Видимо, мой ровесник или чуть старше. Не узнать его было невозможно. Он всегда выглядел потрясающе молодо. Однако тут был почти мальчишкой. И конечно, ни одного седого волоса. А ведь я даже не представлял отца без платиновых прядей. Он гладил длинноухую собаку, которая положила голову ему на колени.