Потом что-то мягкое упало ему на щеку. Пахом провел ладонью, думая, что это какое-то насекомое или листик. Он хотел стряхнуть это со щеки. Но ничего не стряхнулось. С бездонного звездного неба, летели, медленно кружась, крупные снежинки. Они настолько были крупные, что можно было рассматривать их узор, у каждой свой. Бред какой-то! В начале июня какой может быть снег? Заметно потянуло холодом. Холод обжигал его тело, пробирался во внутрь, холодный воздух жег легкие. Усиливался ветер. Ему казалось, что кто-то жестокий и насмешливый льет на него ведро за ведром ледяную воду. И этот кто-то получал от этого удовольствие. Пахома так трясло, что руки и ноги, уже не подчиняясь ему, ходили ходуном. Руки непроизвольно подбрасывались, падали, разбрасывались в стороны, прижимались к груди. Он сделал несколько шагов и еле удержался на ногах. Такое бывает, когда идешь по кораблю во время большого шторма и тебя может бросить в любую сторону. Тело ему совершенно не подчинялось. «Наверно, так и наступает смерть, – с ужасом подумал Пахом. – Когда тело отказывается подчиняться твоим командам и живет само по себе». Он снова попробовал двигаться вперед, его качнуло, и он упал на четвереньки, как-то еще успев выбросить руки, иначе ударился бы лицом. Уже не снежинки, а хлопья валили с неба. Таких снежных хлопьев Пахому еще не доводилось видеть. Одно лишь утешало, что они были мягкие и не могли больно ударить. Пахом стал подниматься. Делал он это не спеша, потому что ноги отказывались ему служить. Каждое движение давалось большим усилием воли. Он беспрестанно заставлял себя. Но выпрямиться он не смог и стоял какое-то время с согнутой спиной и обвисшими руками, которые чуть-чуть не доставали до земли. Не мог он и поднять головы. Каким-то сверхусилием он заставил себя поднять голову, чтобы увидеть, что же творится вокруг. Делал он это медленно, маленькими-маленькими рывками. Тут же на глаза ему стали падать обжигающие снежинки, которые таяли на его лице и стекали на землю уже водой. Но все расплывалось у него перед глазами. Он широко раскрыл рот и завыл «ууу» протяжно и страшно, как воют волки зимними ночами, выйдя из леса на опушку, своим воем заставляя неметь от ужаса тех, кто его слышит. Его вой должна была слышать вся вселенная.

Рот его наполнился влагой от тающих снежинок. Он сплевывал, а затем вновь начинал выть. И снова рот полон прохладной чистой слюны. Он наклонял голову и сплевывал. Становилось легче. Уже так не трясло. И чем дальше и громче он выл, тем теплее ему становилось. Неужели волки воют потому, что хотят согреться зимними ночами? Тепло разливалось волнами по его телу. Даже ноги перестали чувствовать холод асфальта. Теперь уже легче дышалось, воздух не обжигал его легкие. «Это выход! Вот спасение!» – обрадовался Пахом. Ему стало весело. Он уже не казался себе самым несчастным человеком на свете. Да он уже и не был человеком. «Выть! Надо стать волком, ведь волки не мерзнут. Им не страшен никакой холод, потому что они умеют выть долгими зимними ночами, задрав вверх морды. Они не носят никакой одежды. И документов им не надо. Они живут и ночуют на снегу. Поэтому они такие сильные и бесстрашные. И поэтому их боятся и завидуют им. Они воют, едят теплое мясо и пьют горячую кровь своих жертв». Пахом выплюнул длинную слюну и снова задрал голову. Как хорошо, когда ты умеешь выть! Ты сильнее всех!

– Чего воешь-то? – донесся до него голос.

Но там же никого, кроме Бога, не может быть.

Пахом повернулся и увидел капитана Филиппова, который держал пустую пивную бутылку, перекидывая ее с руки на руку.