– Не уходи! Побудь со мной, побудь, пока не умру, – просит несчастная. – Я, Псамафа, умоляю тебя. Не оставляй меня. Мне очень страшно.

– Ты не умрёшь, милая Псамафа, – заверяет гостья.

– Умру. Я это твёрдо знаю. – Дева оседает и ложится на солому. Её веки смыкаются. – Сегодня ночью и помру. Кровь покинула меня. Мне жутко холодно.

– Я позабочусь о тебе. – Алкеста встаёт. – У вас остался хлеб?

– Не знаю, – шепчет несчастная. Стучит зубами от озноба. – Алкеста, скажи, у тебя есть монеты?

– Нет у меня монет. Я убежала из родного города. Откуда у меня монеты? – сокрушённо качает головой гостья.

– Там, в доме, на кухне, у очага, под камнем треугольным спрятаны монеты. – Дева открывает глаза, стонет, поднимает руку, указывает ей в сторону хозяйского дома. – Возьми их, как я умру, похорони нас по обряду эллинскому. Прошу тебя.

Алкеста оглядывается на телегу, рассматривает пять трупов. На труп садится большой чёрный ворон, постукивает клювом по лицу мертвеца, довольно каркает.

– Вас очень много. У меня на всех не хватит сил.

– Прошу, Алкеста, похорони. Очень хочу встретиться со своей семьёй. Положи мне монету на язык. Харону нужна оплата. Перевозчик не пустит меня на лодку. Что тебе стоит, Алкеста! Монетку на язык. Только-то и всего.

– Хорошо. Я обязательно выполню твою просьбу.

– Поклянись, – требует шёпотом несчастная.

– Именем розовощёкой девы22 клянусь похоронить тебя по обряду отеческому. Харон получит оплату. Ты встретишься со своей семьёй на Стиксе.

К словам клятвы Алкеста поднимает правую руку.

– Благодарю тебя. – Силы покидают несчастную, она смолкает, забывшись без сознания.

Алкеста выходит из амбара.

– Ну вот, съестного я не нашла. Зато разыскала заботы тяжкие.

Нехотя Алкеста подходит к порогу хозяйского дома. Закрывает нос платком, с молитвой переступает через трупы, осторожно входит в дом, оказывается в небольшом внутреннем дворике.

– Нарядный у тебя, Псамафа, домик. Колонны, мозаика, росписи, лестница, двери. Вот и алтарь домашних богов имеется.

Поперёк проёма кухни лежит нагое истерзанное женское тело. У трупа выбит левый глаз и оторвано ухо. Из груди торчит рукоять кухонного ножа. Кровь широкой полосой ведёт на кухню. «Ох и крепко кому-то досталось! Кухарка, наверное, невольница, и её не пощадили», – говорит сама себе Алкеста. Входит на кухню. На столе лежит разрезанный двухдневный белый хлеб, ещё не покрывшийся плесенью. Рядом разбитый кувшин с мёдом, на тарелке кусок сыра. Позабыв о цели визита, гостья усаживается за стол и принимается за еду. Хлеб, сыр и мёд съедаются без остатка. В открытой амфоре у потухшего очага обнаруживается неразбавленное вино.

– Псамафа! Я нашла твои монеты. Сейчас ты согреешься. Посмотри, что принесла. Ну же, открывай глаза, подруга!

Довольная Алкеста входит в амбар с одеялом в одной руке и амфорой в другой. Трясёт амфору, вино громко плещется о стенки сосуда. Псамафа, однако, не отвечает. Лежит молча, на правом боку, зажав руки между ног. Изо рта девы вывалился язык и стекает пена. Гостья печально выдыхает, приставляет амфору у опоры амбара, бросает недовольно одеяло у ног несчастной. Уходя, Алкеста хлопает себя по лбу.

– Ах да! Я же обещала тебе. Сколько раз мне ещё предстоит это проделать?

Алкеста нехотя возвращается к Псамафе, вкладывает серебряную монету на язык, уложив тело в благопристойную позу и подвязав деве нижнюю челюсть белой ленточкой, взятой с её же нарядов, произносит над умершей похоронную молитву.

– Псамафа, я переночую в твоём доме? Ты не возражаешь? Ты не будешь беспокоить меня враждебным призраком? Я же ведь исполнила твою последнюю просьбу? Ну да, конечно, не до конца исполнила, признаю. Потерпи только ночь, дорогая Псамафа. А вот утром, на рассвете, я обязательно подожгу тут всё. Огонь за меня исполнит погребальный обряд. Чем не погребальный костёр? Правда-правда! Сущая правда! Ты сгоришь дотла, Псамафа, тут много сена и перекрытия деревянные. Вон какие могучие столбы, они будут очень долго гореть. Мне надо добраться до долины храмов. Раскрою тебе свою тайну. Никому не говорила. Тебе же откроюсь. Я беременна, Псамафа. Мне обязательно надо родить в священном месте. Во мне плод счастливой взаимной любви. Я буду молиться богиням, восславляя щедрость твою, Псамафа. Договорились?