– Слово мне предоставишь после речи своей? – входит в беседу архитектор.

– Как закончу, так и начинай. – Евкратид явно благоволит Макарею. Меридарх поворачивается к дочери, говорит с ней твёрдо, игнорируя заданный вопрос.

– В жизни я пришёл к тому твёрдому заключению, что где бы ты ни оказался: в Бактрах ли, сокровищнице Бактрии, в Великой Сирии ли многопёстрой или в свободном Кангюе – всюду надо соответствовать ожиданиям людей. При Диодоте соответствовал я ожиданиям деспотичного сатрапа, клялся ему беспрестанно в преданности. Когда он отложился от дел Селевкидов, согласился стать его шпионом в Сирии. Я был юн, очень юн тогда, тебе едва по пояс. Мне было восемь лет. Попав же в Сирию и вступив в корпус пажей базилевса, позабыл про данные Диодоту клятвы и стал лучшим пажом. «Тот самый великолепный красавчик Евкратид» – вот так меня называли в Антиохии. На меня равнялись, мне предлагали товарищество, звали в любовники, мне подражали, для меня были открыты двери домов аристократов Сирии. Вернувшись в Бактрию и застав смену династии, я принёс клятву верности новой династии. С меня не убыло гордости от новых клятв. Приспосабливался я к ожиданиям людей, облечённых верховной властью, потому и уцелел в бурных событиях.

– Как же мне поступать, отец, с личными чувствами? – Дева тянет беседу в иную сторону.

– Личные чувства ты, дочь моя, надёжно сокрой от глаз и ушей посторонних, как я сокрыл сокровища, тебе необходимые.

– Что за сокровища ты спрятал? – Впервые в глазах Лаодики появляется интерес.

– К ним я приду позже, но пока не о них будет разговор, – посмеивается Евкратид. – Как прибудешь в Кангюй, с первых дней соответствуй ожиданиям твоих подданных. Варварами их не называй, слово то наше им хорошо известно вместе со смыслом его, а лучше и вовсе слово то хулительное позабудь. Ни к чему тебе браниться среди незнакомых тебе людей. Ты же не хочешь с первого дня нажить врагов среди новой семьи?

– И какие ожидания у моего жениха? Кем он хочет видеть меня? – Дева приводит в порядок растрепавшиеся волосы, завязывает белую диадему.

– В Кангюе заправляют сарматы. Правитель Кушан их приблизил к себе. Сарматы поставлены Кушаном выше прочих племён в союзном государстве. Равноправие среди мужей и дев лично я наблюдал и в свадьбе, и в сражении, и при похоронах. Выдавали при мне замуж знатную сарматку всем племенем на совете, как у нас лучшего из лучших мужа женят. Свобода – это их самая чтимая богиня. Демократия – стародавняя священная традиция кочевников. Дух у сарматов очень воинственный, девы у них владеют ценным родовым оружием, сражаются в доспехах на лошадях наравне с мужами. А умирали сарматки так же храбро, как и их отцы, братья и мужья. Хоронят знатных сарматок с оружием. Грустный этот обряд я тоже в Кангюе застал.

– Сарматки похожи на легендарных воительниц? – Дева удивлена. Но, несмотря на удивление, демонстрирует познания в истории: – Тех самых свирепых амазонок, что сражались с эллинами при реке Фермодонт9?

– Возможно, Геродот писал об их очень дальних прародительницах, племени савроматов, когда составлял труд свой про Скифию. Но как мне теперь, после близкого знакомства с сарматами, представляется, учёный муж никуда не путешествовал, а позаимствовал нужные сведения от скифов, что пребывали на службе в Афинах. Те же по им одним известным причинам приукрасили и исказили истину. Думаю, никогда не существовало описанного Геродотом племени одногрудых амазонок. Ведь отрезание груди убьёт любую женщину. Какая страшная боль! От такой сознание померкнет. Геродот поверил чьей-то нелепой сказке. Ты только представь себе тот поток крови, что хлынет при обрезании! Не замечал я среди сарматок очень заметной убыли в теле по месту груди. Амазонки – просто красивый миф, повод для наших художников амфоры украсить красивым рисунком.