Я же, как человек абсолютно равнодушный к спиртному, решаю потратить свои денежки хозяйственно-прозаически: купить белый подшивной материал да тетради с ручками. Как-никак, слово, даже письменное – главное оружие замполита. Если с канцелярией все обошлось без проблем, то с белой материей – беда! Да какая там материя, простынки простой не купишь: дефицит! Напоследок обреченно захожу в магазин детских товаров. Взгляд равнодушно падает на полки наборов для новорожденных и … удача! детские ситцевые пеленки! Радостно набираю штук двадцать. Краем уха слышу от стоящих невдалеке продавщиц одобрительное: «Вот какой заботливый папаша, сам все для детей покупает. А мой, оболтус, где и магазин-то, наверное, не знает!»

Иду с добычей к своим, на холмы. Кушка похожа на гигантский водоворот. Туда-сюда снуют машины, офицеры, колонны солдат. Все куда-то спешат. В воздухе словно разлито ощущение какой-то неотвратимо надвигающейся опасности, вселенской заварухи, неведомого нам глобального процесса. А ты всего лишь маленький винтик невидимого глазу мощно работающего исполинского механизма.

Но именно это ощущение вызывает у меня не страх и апатию, а наоборот, чувство какого-то жуткого, прямо щенячьего восторга, супертонуса, куража! Я прямо изнывал от нетерпения: вот бы быстрее все началось, и тогда мы посмотрим, кто кому задницу надерет! Это чувство заставляет максимально выкладываться, с азартным любопытством встречая все новые и новые «закидоны» судьбы. Это же чувство впоследствии не раз выручало меня в Афганистане.

А боялся я лишь одного: остаться здесь, киснуть на Кушке и не уехать туда, где настоящее дело, в манящую магнитом неизвестность. И бояться было чего. Все наши «бобочинцы-печкинцы» были уже там, за «бугром»: Олег, взводный Толик, Белькевич и почти вся наша маршевая рота.

В политотделе дивизии, кроме распределения по подразделениям, где я попал в 1 батальон, а Олег во 2-ой, все политработники получили памятку «Воину Советской Армии». Один экземпляр у меня хранится до сих пор и приводится в книге. О памятке мало кому известно, а ведь, по существу, это ответ всем нашим злопыхателям, пытающимся до сих пор представить нас оккупантами и завоевателями.

В памятке разъяснялись причины ввода войск, наша интернациональная миссия по оказанию помощи дружественному народу ДРА в борьбе против империализма и защите завоеваний апрельской революции. Большую часть занимало разъяснение необходимости бережного отношения к обычаям и традициям народа, уважения национального достоинства. Указывалось на особенности их быта и религии, давалась краткая справка о стране. Памятка призывала всех нас достойно нести высокое звание воина-интернационалиста.

Грамотно и профессионально составленная, она и сейчас читается с большим интересом. А тогда, особенно в первое время, в информационном вакууме, памятка стала моим главным руководством к действию, основой воспитательной работы.

Я убежденно шел в Афганистан воевать за идею. Эту убежденность подкрепляла увиденная в первые дни кричащая разница в уровне жизни афганцев и народов наших среднеазиатских республик.

Наши цели были благородными, но идеи утопическими. Уже после первых серьезных боев я стал понимать, что мы «третьи лишние», «мальчики для битья» в этой внутрисемейной афганской разборке. Уж если два крыла правящей партии НДПА: «Хальк» (народ) и «Парчам» (знамя) ненавидят друг друга как наши большевики троцкистов, это уже говорило о многом. Нас использовали «в темную» в борьбе друг с другом и за власть над страной. А потом, еще позднее, когда мы прочно увязли в боях, меня стали одолевать сомнения: может никакой социализм им и не нужен? Наверно до него надо исторически дорасти, как в природе: гусеница никогда не станет бабочкой, не побыв куколкой. Но для меня было бесспорно: если не мы – то американцы.