– Как поживает Коромыслов?

– Нормально. Дрова рубит, самогонку пьет.

– Самогонку? Как бы он в запой не ушел, помнишь, в прошлый раз с Толиком две недели не просыхали?

– Может быть, сейчас без Толика не уйдет.

Георгий Григорьевич задумчиво посмотрел сквозь меня и сказал:

– Что?

– Говорят, налог на добавленную стоимость вот-вот отменят.

– Брехня.

Я влил в стакан пиво, белая пена поднялась над краями и в зыбком равновесии повисла. Георгий Григорьевич сказал:

– Сейчас не удержится – отхлебни.

Я сказал:

– Удержится.

– Не удержится.

– Удержится.

Георгий Григорьевич сильно дунул, пена колыхнулась и сползла по краю стакана на расписанный аляповатыми цветками поднос.

– Я же говорил, что не удержится. Возьми эти черновики и отпечатай договоры и акты так же, как в прошлый раз.

– Хорошо.

Я залпом выпил пиво и закусил тремя орешками, хотел налить себе еще стаканчик, но Георгию Григорьевичу кто-то позвонил по телефону, и он сказал, что в данный момент свободен, и совершенно один, и ждет с нетерпением. Я тактично откланялся, вышел из уютного дворика Георгия Григорьевича и пошел куда глаза глядят.

Я шел, шел, шел и пришел к квартире номер тридцать девять.

Черная дверь, глазок, строгий звонок, здорово сдавшая Вероника.

– Здравствуйте, а Вероника дома?

– Нет. А ты кто?

А черт его знает кто.

– Я Виктор. А скоро ли она придет?

– Часа через два, я думаю, подойдет. Что-нибудь передать?

– Да. Передайте, что я непременно зайду еще раз.

– Зачем?

– Обещал. А так как я человек слова, то сами понимаете, что не могу не прийти.

***

Я сидел на кухне и смотрел в окно. За окном мальчики бегали за девочками и обливали их водой из полиэтиленовых бутылей, девочки пронзительно визжали и громко кричали, что мальчики дураки, но при этом далеко от мальчиков не убегали. Я достал из холодильника водку и налил полный стакан. Чиркнул спичкой, синее неустойчивое пламя заскользило по выпуклому мениску, сжигая молекулы несвязной речи, путаных мыслей, утомительного бахвальства, вздорной агрессивности, немотивированной похотливости и никому не нужного свободного времени. И что же? Прошло два часа четыре минуты. Пришла? Я накрыл стакан ладонью, потом вылил водку обратно в бутылку и решил, что, пока не поздно, нужно принимать превентивные меры.

***

У дворца культуры имени Серго Орджоникидзе я не увидел ни одной подходящей превентивной меры. Девушки либо кружили стайками, либо были с кавалерами, либо были очевидными профессионалками.

А говорили, что здесь всегда можно найти неплохую любительницу.

Я уже стал падать духом, но вдруг на скамейке в глубине аллеи засветился красный огонек сигареты от глубокой затяжки и послышался девичий, пока еще звонкий кашель. Я подошел поближе.

Ну не бог весть – да пойдет.

– Здрасьте.

– Привет.

Что дальше?

– Что делаете в такую позднюю пору?

– Дрова рублю.

Кто-то уже сегодня у нас рубил дрова.

– Меня зовут Виктор. Может быть, по бутылочке пива?

– Джин с тоником.

– Идет.

Мы вышли на освещенный тротуар, я пригляделся к моей спутнице: а не посадят ли меня в тюрьму?

– Тебе сколько лет?

– Пошел ты!

Непременно посадят.

Я купил в ларьке бутылку пива и баночку джина с тоником. Моя юная подруга ловко открыла баночку и предложила посетить дискотеку во дворце культуры имени Серго Орджоникидзе. Я откровенно поморщился:

– А может быть, лучше водку попьем у меня дома?

– Не хочешь – как хочешь.

Ну вот, не успел найти свое счастье, а уже почти потерял.

– Хорошо, давай попрыгаем немного.

В ДК им. С. Орджоникидзе было темно, тесно и душно, в оба моих уха вставили по отбойному молотку, и я попробовал изобразить удовольствие, подергивая то правой, то левой коленкой. Девочка моя исчезла в толпе, я одиноко поозирался и вышел в прохладный холл, где по тройной цене торговали теплыми прохладительными напитками, жвачкой, шоколадом и лотерейными билетами.