Герти ощутил глухое отчаянье от этого весомого канцелярского «значит», безошибочно уловив его смысл. Браться за подобное дело было сущим безумием. Особенно сейчас, когда он почти вплотную подобрался к «делу Уинтерблоссома», то и дело ускользавшему от него подобно призраку. Охота за шпионами в планы Герти на ближайшее будущее не входила.

– А может, это и не германцы, – заметил мистер Беллигейл задумчиво, разглядывая через пенсне свои идеально подстриженные ногти. – Может, это полли. Местные борцы против британского протектората. Они необразованны, но среди них встречаются радикалы, готовые бросить вызов британской короне и открыть войну за независимость Полинезии. Мне приходилось сталкиваться с такими. Между прочим, интересные люди. Нехватку теории они восполняют энтузиазмом и хорошим знанием человеческой природы. Как-то раз они похитили заместителя британского консула. Разрезали его на части какими-то специальными бамбуковыми ножами, да так, что бедняга еще двое суток трепыхался, как выпотрошенный карась. Возможно, они решили перейти к более прогрессивным средствам борьбы. Да, пожалуй, не стоит сбрасывать их со счетов.

– Минутку, господин заместитель… – Герти облизнул пересохшие губы. – Я хотел уточнить. Вы все-таки уверены, что речь идет о диверсии?

Мистер Беллигейл взглянул на него с удивлением.

– Хотел бы ошибаться, но не могу себе этого wпозволить. Мы имеем дело с диверсантами и саботажниками, полковник. Но я уверен, что вы справитесь. Вам ведь не впервой сталкиваться с подобным.

– Я хотел сказать, можем ли мы с полной уверенностью полагать, что в Коппертауне произошла диверсия? Взрыв на заводе вполне мог быть роковым стечением обстоятельств. Такое часто случается на заводах, по-моему.

– Исключено, – твердо ответил мистер Беллигейл. – Я уже сказал вам, что «Асмодей» отправил мне подробный отчет. Он действовал строго по своему плану, не отклоняясь ни на дюйм.

– Значит, все наши выводы опираются на свидетельские показатели «Асмодея»?

– Которым я склонен абсолютно доверять.

– Но разве не опрометчиво строить политику Канцелярии, исходя из показаний какой-то машины? – Герти ощутил себя так, словно забрасывает удочку в пруд, кишащий аллигаторами.

Мистер Беллигейл взглянул на Герти своим равнодушным акульим взглядом, который не делался мягче, даже проходя через линзы пенсне. Обладать подобным взглядом может только человек, лишенный души, по собственной воле превративший себя в оружие, в холодный канцелярский инструмент.

– «Лихтбрингт» – не просто машина, полковник. Это самая совершенная и надежная счислительная машина в мире. И она не ошибается.

«Они все здесь рехнулись, – тоскливо подумал Герти, ерзая на стуле для посетителей. – От Шарпера до последнего клерка. Верят своей проклятой механической игрушке, как оракулу. Какое-то неистовое поклонение, ей-богу… Не удивлюсь, если через пару лет им придет в голову возлагать счетной машине жертвы. А что, очень миленькая будет картина. Быть может, я когда-нибудь прочитаю об этом в “Таймс”…»

– Все ошибаются, – заметил он вслух, стараясь держаться доброжелательно и открыто под вдавливающим в кресло серым взглядом второго заместителя. – Говорят, даже Моцарт, исполняя свои симфонии на рояле, бывало, брал не ту ноту. Попросту случайно нажимал одну клавишу вместо другой. Что уж говорить о таком сложном аппарате, как ваш «Лихтбрингт»! Предположим, отошел у него где-то провод или, скажем, заело шарнир…

Мистер Беллигейл поднял руку, вынуждая Герти замолчать.

– Полковник, восемь лет назад я лично участвовал в монтаже «Лихтбрингта» и относительно знаком с его архитектурой. Уверяю вас, более надежной и защищенной машины не существует. Даже если на землю хлынет огненный град, который размолотит Новый Бангор в крошку, «Лихтбрингт» продолжит функционировать и при этом не допустит ни единой ошибки. Он создавался как инструмент высочайшей надежности. В его структуре есть три…