– Понятно, отчего он перестал быть желанным гостем в европейских университетах, – заметил Герти. – Но Полинезия?.. Не слишком ли он переусердствовал в попытке убраться подальше от церкви и коллег-недоброжелателей?

Мистер Беллигейл щелчком длинных пальцев сбил с лацкана какое-то извивающееся насекомое.

– Про него в свое время рассказывали много слухов не самого лестного содержания. Обвиняли, к примеру, в любви к спиритизму и оккультизму.

– Спиритизм научно обоснован! – поспешил сказал Герти. – Мне приходилось читать весьма убедительные статьи на этот счет. Даже сэр Конан Дойль считает его научно доказанным. Но оккультизм…

– Полагаю, всего лишь нелепые домыслы. Профессор Нейман, без всякого сомнения, был чудаковат, но не безумен. Я знаю это наверняка, поскольку в течение нескольких лет постоянно с ним общался.

– Он сам вызвался построить на острове счислительную машину?

– Да, это был его прожект. Крайне дорогой, крайне странный, но мы с мистером Шарпером сочли возможным пойти на некоторый риск, обеспечив ему надлежащее финансирование. И не имели повода пожалеть об этом. До сегодняшнего дня.

– Профессор Нейман был главным проектировщиком?

– Я бы сказал, единственным. На острове не нашлось ни одного человека, который смог бы в полной мере усвоить его математические выкладки. Мне даже кажется, что не нашлось бы таких и в Европе. Слишком смело, слишком парадоксально… Разумеется, вся система монтировалась силами техников Канцелярии. У нас есть самые подробные и детальные схемы всех паропроводов, трансформаторов, котлов и реле, но это всего лишь совокупность узлов, не более. Профессор Нейман был единственным человеком, который доподлинно знал, как работает его машина.

– Вы строили то, чего сами не понимали? – недоверчиво спросил Герти.

Его слова вызвали на лице мистера Беллигейла странное выражение, которое сложно было трактовать из-за неверного освещения.

– Любой деревенский мясник знает, как устроена корова, но попросите его объяснить принципы работы ее органов, и он неизбежно сядет в лужу. Все узлы «Лихтбрингта» были понятны сами по себе, но в совокупности, будучи соединены воедино, они представляли собой нечто… крайне сложное. Даже парадоксальное.

– А теперь профессор пропал.

– Полгода назад.

– Бесследно пропадают лишь носки и запонки, – пробормотал Герти. – Но не люди. Не мог же он покинуть остров?

– Он не покидал острова, – твердо сказал мистер Беллигейл. – Это точно установлено. Ни морем, ни воздухом, ни каким бы то ни было способом. Но и на острове его нет. Мои крысы перекопали каждый дюйм, но без малейшего успеха. Ни единого следа.

– Похищение? Вы сами упоминали германских шпионов, может…

– Нет. Маловероятно. В его опустевшей квартире не было следов борьбы. В один прекрасный день он попросту вышел и не вернулся. При нем не было ни денег, ни вещей. Он не захватил даже чековой книжки или очков. И больше его никто не видел.

– Должно быть, чрезвычайный случай.

– Разумеется. Мистер Шарпер был в ярости. Мы перевернули город вверх дном, но не смогли найти даже отпечатка профессорского ботинка. Проверяли последние притоны в Скрэпси и самые захудалые гостиницы, допрашивали даже угольщиков, но тщетно. Совершенно необычный случай. Профессор умудрился обвести вокруг пальца наших опытнейших агентов, сделать то, чего до сих пор не удавалось даже профессионалам. А ведь он всю жизнь провел в кабинете и вдобавок страдал астмой. Поиски продолжаются до сих пор. Негласные, разумеется, нам ни к чему лишний шум. Но они по-прежнему безрезультатны.

– Разве не благоразумно было отключить машину, коль скоро единственный на острове человек, знакомый с ее работой, растворился без следа?