Другой фигурант «делает заявление»… Форма – монолог. Эмоций – одуреть! Ну, будто находишься не в кабинете тюрьмы, а в первом ряду партера. Кромкин повидал гадов. Этот немного удивляет.

Громко, не глядя на публику. Наверное, репетировал… на нарах:

– Как меня могли в таком обвинить! Бабушка, Сержик (это дорогие мне люди), недочитанный Кант… Там мальчик! А у меня племянник… Вы думаете, я могу ребёнка убить?!

«Можешь», – готов ответить зритель (этот актёр, не как Усольцев, – дилетант).

– Кровавый пир! Ха-ха-ха! Я не могу убивать! – Энергия ударяет в галёрку (тут её нет). – Я – интеллигент! Мой дед врач. Грандмаман говорит на двух иностранных языках! И на каких фактах вы обвиняете меня в кровопролитии?

Антракт.

– А никто в этом не обвиняет.

Будто вырублен водопроводный кран с горячей водой. Удивление, недоумение…

– В квартире выстрел. Участковый милиционер на тот момент у Брюхановых. Ищем «ТТ». И мы с того дня ведём наблюдение…

Гладит шрам на горле, оттянув ворот «водолазки». И у Кромкина такая, надевает в гости. Не в мундире же идти к родным и товарищам, не говоря о любовнице, которой нет? Этого прямо от любовницы в «воронок»…

– Девятого февраля вы входите в дом в переулке Шнайдера. В подвале в клети находим «ТТ» убитого милиционера, а пулю в квартире.

– Великолепно работаете, – хрипит. Вылитый самурай. Немного – и харакири.

– Миронова ты?

– Я купил!

– Портрет продавца…

– Где теперь его… Что мне будет?

– До одного года или штраф. – (И Филя лелеял этот вариант.) – Фотографии понадобятся у тайника, чтоб дело отправить в суд.

– Будьте добры, ваше имя и должность?

– Советник юстиции прокурор-криминалист Кромкин Семён Григорьевич…

– Ого, какие люди, а дело вроде маленькое.

– Табельный милиционера. Убитого.

– Ах да, продавец наверняка его убийца!

– Вы стрелялись?

– О, нет! Чистил, думая идти в милицию для оформления… Но был напуган, ну, и убрал в тайник от греха… – Доволен.

Довольным бывает иной пленник в тюрьме!

Кромкин добавляет:

– Никто не убит из него… Но так хранить не имели права! – грозит пальцем и велит отправить в камеру.

– До скорой встречи! – Михаил Крылов уверен: публику одурманил.

– Да, много дел, так ещё и переделывать…

По утрянке[4] в кандее[5] братва занята делами. Уголовными. Он тоже. Контролёру брякает. Мол, вспомнил кое-чё…

…Они с ребёнком в тихом бору. Впервые пацан видит гриб. «Папаня! Это кто?» Там грибы на кухне кухарки готовят. Но первый свой гриб не отдаёт пацан. Папаня обещает: найдём таких много!

Ведут… Кромкин рад: у Фили с памятью нормалёк. Алёшкой отец гордится:

– Утром тянет: айда, а то другие найдут! А у тебя кто?

– В смысле?

– Ну, сын, дочь, дети?

– Никого. На Злоказовке шампиньоны у бани…

– …и на сковородку! Пока дядя Гера и тётя Раня на работе…

Бакланят, как два другана. В тюрьме, которая отвратная баня, не будет долго парить! Воля, бля!

Время тикает. В камеру наталкивают жориков[6], утомлённых на исповедях[7]. Труба не утихает. Эту музыку[8] блатную выдумал башковитый мужик (кликуха Морзе), кент он браткам. Отбить «Фил» не проблема, но плоховато отгадывает, один тут легко:

– «Я – Пётр Крылов». У кого друган Пётр Крылов?

Никто не идёт в сознанку. Филя дёрнулся, будто в бубен[9]дали. Что теперь с ним, ведь этот в допре! А второй брательник? Будут гонять по делам с ними. Он так ответит: «Доверие ко мне Крыловых из-за Генки. Жизнь парню спас. И они дали пушку на хранение, мол, с давнего их дела. О милиционере трёпа не было».

В родовом доме контора мертвецкая. Над дверью в камне: «Купец третьей гильдии Филякин». Буквы видно плоховато, но эти хвалят… Именно с болтовни о родовом доме и начались его дела с Крыловыми.