Смутирую, точно.

Утром следующего дня, когда мы с Мопсом попивали кофеек с бутербродами, у дома остановился вылизанный «кадиллак» последней модели, из которого вылез молодой, лет двадцати с небольшим, парень.

Худощавый, хлипкого сложения, с характерной кавказской физиономией.

Парень вошел в гостиную, представившись хрипловатым неприятным голосом:

– Аслан. Вы мне звонили.

Лицо его было бесстрастно-отчужденным, темные злые глаза смотрели как бы сквозь нас, и никакого намека на коммуникабельность в этом типчике категорически не ощущалось.

– Мне сказали, что через вас будут решаться все финансовые вопросы, – сказал я.

– Что-то из машин уже подобрано?

– Простите, – вступил в разговор Мопс, – как подбирать что-либо, когда…

– Я понял. – Не удосужившись взглянуть в сторону Мопса, Аслан расстегнул пухлую кожаную сумочку и, достав из нее пять пачек сотенных в банковской упаковке, бросил их на обеденный стол. Осведомился: – Хватит на первое время?

– Сколько здесь? – заинтересованно вопросил мой компаньон.

– Пятьдесят.

– Но это же всего на две машины…

– Сколько надо еще?

– Для старта? Хотя бы еще столько же…

– Завтра в это же время. – Гость хмуро кивнул и направился к двери.

Заверещал стартер «кэдди», и машина скрылась из виду.

– Ну, вот теперь и начнем, – удовлетворенно констатировал Мопс, сгребая деньги со стола. – Правда, не нравится мне этот звереныш… Чечен вроде, как думаешь?

Я ничего не ответил.

Мне тоже не пришелся по вкусу уполномоченный Тофика, но отступать теперь было некуда.

– Я с чеченами в Бутырке в одной камере три месяца оттянул, – делился между тем Мопс. – Знаешь, с содроганием вспоминаю…

– А чего так? – поинтересовался я.

– Если бы не моя статья антисоветская, не знаю, как бы выжил… Статью они уважали, а так, в быту… За любое слово цеплялись, вообще я понял: раз ты не их роду-племени, цена тебе – грош ломаный. Это – закон.

– Весьма похожий на еврейский, – вставил я.

– Ну-у!.. – протянул Мопс. – Сравнил! Мы – агнцы! Интернационалисты! А эти… – Опасливо покосился на дверь. – Облапошить тебя, ограбить, унизить – для них доблесть.

– Ну и чего? – спросил я. – Будем давать реверс?

– А уже бесполезно, – сказал Мопс, настроение которого после получения аванса перешло в фазу редкого благодушия. – Уже влезли… неизвестно, правда, во что. Ты «понятия» знаешь. За реверс полагается неустоечка. Теперь главное другое: грамотная тактика.

– То есть?

– То есть принял он тачку – все, никаких дальнейших претензий, новый абзац. И так далее. Акт – подпись. Справимся! Кстати, две телеги уже стоят у приятеля на площадке, поехали смотреть…

Я допил остывший кофе и поднялся со стула.

Вскоре мы с Мопсом мчались на его содрогающемся всеми частями кузова и шасси тарантасе в трущобы Куинса.

Работа началась.

АЛИХАН

Сквозь сонную сладенькую истому постепенно прорезалось желание, унося остатки утренней дремы.

Он обнял спавшую рядом женщину, прижал ее – размякшую, горячую – к груди, вдыхая запах духов из разметанной копны соломенных волос, и медленно скользнул ладонью по лилейной коже ее бедра, почувствовав волнующе-зовущий жар…

– Ты измучил меня, – шепнула она бессильно и обреченно. Однако прильнула к нему.

Эта девочка была одной из трех его давних подружек, с которыми он, Алихан, спал.

Относясь настороженно к случайным связям, он дорожил этими женщинами, считая их результатами долгой и удачной селекции.

Девочки, не задавая никаких вопросов ни о прошлом его, ни о нынешнем, считали Алихана желанным любовником, а никак не клиентом, и, давая им деньги, он, тоже не причисляя их к категории платных шлюх, говорил всегда одно и то же: мол, не стоит, по его разумению, дарить то, что может оказаться ненужным, а потому купи себе все сама, дорогая, по собственному усмотрению…